Экспедиция команды RATT к линии Мак Махона

В наши дни, когда планета вдоль и поперек исчерчена следами покрышек автомобилей, когда на выходные можно слетать на Северный полюс или съездить к вчерашним людоедам, кажется, уже не найти ничего заповедного, ничего такого, что уже не было бы многократно показано по ТВ.

К счастью, это все еще не так. Удивительные места, незнакомые широкой публике и имеющие тысячелетнюю историю, укрылись в пограничных районах разных стран, в областях, имеющих ограничения или вовсе запретных для иностранцев. А уж если граница спорная, линия ее четко не определена, и проходит она в непроходимых джунглях – это верный признак места, интересного для исследователя. Как это ни удивительно, такие границы есть не только у охваченных войнами африканских стран. Край, невероятно разнообразный по своей природе, верованиям и обычаям населяющих его племен, можно найти в сердце Юго-Восточной Азии, на границе между двумя современными супердержавами – Индией и Китаем. Это индийский штат Аруначал Прадеш, который на китайских картах обозначен как Южный округ Тибетского Автономного Района Китая.

Фактическая граница, так называемая линия Мак Махона, проходит где по джунглям, где по Главному Гималайскому хребту, и практически не поддается контролю военных. Через нее свободно ходят воины индийского народа Ади, становясь по ту сторону границы воинами китайского народа Лопа. В эти дебри тайком пробираются тибетцы – линия Мак Махона пополам рассекла величайшее паломничество Тибета, кору Цари. В области Мешука в почти полной изоляции живет народ Мемба, еще в VII веке получивших буддизм из рук Гуру Римпоче и до сих пор строго следующий его заветам. Этот же народ известен как чрезвычайно искусный изготовитель ядов – от мгновенных до тех, действие которых жертва ощутит только через год.

Здесь сквозь джунгли прорывается легендарная Брахмапутра. Именно непроходимость джунглей Аруначал Прадеш до начала XX века не позволяла решить одну из последних загадок географии – какая из рек Тибета является истоком Брахмапутры. И это совершенно не удивительно. Аруначал Прадеш имеет титул самого влажного места на Земле. Годовой слой осадков достигает здесь 14 метров! В таком климате растительная жизнь по активности может конкурировать с животной, и «непроходимый» - слишком мягкое слово для этого дождевого леса.

Список поражающих воображение фактов, связанный с этим регионом, можно продолжать. Но, зная, что до сих пор немногим исследователям удавалось проникнуть глубоко в заповедную область, можно утверждать с уверенностью – все самое интересное еще скрыто джунглями Аруначал Прадеш.

Команда RATT при поддержке Русского Географического Общества организует экспедицию в Аруначал Прадеш в октябре-декабре 2008 года. Только в это время года Аруначал Прадеш позволяет исследователям прикоснуться к своим тайнам. До середины октября этот край надежно скрыт от глаз стеной тропических ливней, а с середины декабря – пеленой непроницаемого тумана. Наша задача – максимально эффективно использовать отведенное природой время. Для этого мы объединили в одну две разноплановые экспедиции.

• Задача первой части экспедиции – первопрохождение самого крупного притока верхней Брахмапутры, реки Субансири. Спускаясь в каньон Субансири, мы по своей воле полностью отрежем себя от цивилизации и останемся наедине с бешеной «Золотой рекой» (перевод названия Субансири с языка Мемба) и племенами, живущими по ее берегам. Водный путь даст нам уникальную возможность с юга подойти к Великому Тибетскому Паломничеству Цари. Северную часть пути этого паломничества нашей команде удалось пройти в 2006 году и тогда нам посчастливилось стать первыми иноземцами, ступившими на Великий Путь Йогов.
• Задача второй части экспедиции – менее определенная и более интересная для исследователя. Мы должны проделать путь по джунглям и горам Аруначал Прадеш от Субансири до Брахмапутры параллельно линии Мак Махона. 150 км по девственным джунглям пройти – задача невыполнимая, поэтому нам придется найти тропы, по которым соседние племена обмениваются товарами, и перемещаться от деревни к деревне. Неоднократно придется пересекать реки и горные хребты, посещая долины, где испокон веков живут такие разные племена Аруначала – буддисты, индуисты, анимисты, почитатели Солнца и Луны. У каждого племени – своя традиционная культура, свои неповторимые обычаи. Так, мужчины Ниши носят на голове клюв птицы-носорога и никогда не расстаются с луком. А женщины Апатани вставляют в ноздри огромные деревянные пробки, чтобы выглядеть безобразно и не представлять интереса для воинственных мужчин Ниши.

Закончится экспедиция на берегу Великой Брахмапутры, там, где она покидает Тибет. Там, в Тибете, самоотверженный индийский пандит когда-то, сам стоя на грани гибели, сбросил в реку 300 древесных стволов. Он хотел доказать, что тибетская Цангпо и индийская Брахмапутра – одна река. Но Брахмапутра так велика, что стволы проплыли незамеченными, и загадка осталась. Чего-чего, а загадок здесь хватит еще на несколько поколений исследователей.

В аэропорт все опоздали, кроме питерца Сереги, который приехал в Москву в 5 утра и деваться ему было некуда. Долго и вдумчиво перепаковывали вещи, чтобы добиться минимального веса. Вышло не очень - перевес 60 килограмм. Один килограмм веса стоил 20 евро. Строгая женщина принудила оплатить нас половину груза. Было очень жалко денег.

Сели в Киеве. Жадный толстый украинский ФСБшник вымогал бутылку водки, мотивируя это тем, что воротки от катамарана - удобное орудие для захвата самолета. Ситуация была решена сдачей воротков в багаж.

Сели в Дели. Раздвигая воздух руками, выехали в город. Старались не вдыхать. К пяти утра поселились на самой грязной улице города, носящей гордое название Мейн-Базар. Пока сгружали с такси наши многочисленные шмотки, несколько раз наступили на нищих, которые валялись по всей улице в художественном беспорядке. Чем, впрочем, нимало их не побеспокоили. Легли спать с чувством глубокой гипоксии, вызванной чудовищным воздухом Дели.

Покупали еду. Супермаркет нашли в Интернете, записали адрес. На местности найти его оказалось непросто. За фасадом красивого сайта оказался небольшой магазинчик с чрезвычайно радушным персоналом. За два часа нас отпоили чаем и нашли почти все продукты, которые требовались. В гостиницу вернулись на метро. Метро в Дели - транспорт элитный, там ездят прилично одетые люди, которых на улицах очень мало. На входе в метро двое важных полицейских в обязательном порядке проверяют содержимое сумок всех пассажиров. Интересно было бы внедрить эту идею в московском метро. Например, для начала на Выхино в час пик.

В 22 часа наш табор на четырех рикшах выдвинулся на ж/д вокзал. Рикши довольно быстро плыли сквозь плотную толпу, заполнившую вечерний мейн-базар, а мы думали, что через несколько часов наконец вздохнем полной грудью. Воздух входнем, а не масляный липкий смог. Билеты у нас были заранее куплены по интернету и оплачены карточкой. В кассах посмотрели на распечатку из интернета и сказали, что билеты отменены. Поскольку в Индии фестиваль и поездов не хватает. Мало того, по той же причине в Гуахати нет билетов до 7 ноября. Часы пробили полночь. Наш поезд ушел. Мы стояли на привокзальной площади рядом с грудой рюкзаков, а вокруг нас бесконечной каруселью катили рикши, сотни рикш.

Из потока рикш вынырнуло Провидение в виде молодого индуса и, узнав, в чем наша печаль, показало грязным пальцем на вывеску на другой стороне площади. Там значилось: "Правительство Индии. Офис по решению аварийных ситуаций". В офисе за конторкой сидел плечистый детина и сосредоточенно глядел в древний 14-дюймовый монитор. Он быстро вник в суть проблемы, еще раз указал на фестивали, затем нарисовал на листочке занимательную табличку. В ней было три колонки: дата и время отправления поезда, стоимость билета, вероятность его покупки. По мере приближения к текущему моменту стоимость стремительно росла, а вероятность неуклонно падала. Табличка заканчивалась тем же поездом, которым мы должны были уехать, но уходящим через сутки, с вероятностью 50%. Немного поторговавшись, мы увеличили вероятность до 99%, стоимость билетов - в два раза, и получили бонус в виде гостиницы на ночь. Куда немедленно и отправились. Образовавшийся вакуум свободного времени незаметно заполнился знаменитым ромом Old Monk и задушевными разговорами. В 6 утра все уже спали, блаженно улыбаясь во сне.

В час дня кто-то вежливо постучал в дверь. Это оказался вчерашний сотрудник аварийного бюро. Он очень к месту пожелал нам доброго здоровья и сообщил, что наш поезд отходит через час, а вероятность приехать позже упала почти до нуля. Как мы оказались в вагоне, помню смутно. Но оказались. Ярким пятном остался в памяти только тщедушный индийский грузчик, возложивший себе на голову обе упаковки от катамарана - 60 килограмм, трубы два метра длиной.

Весь день в поезде прошел в приемах пищи. В билеты оказалась включена 8-разовая бесплатная кормежка, что, понятно, несколько скрасило однообразную дорогу. Тем временем смог за окном редел и мы увидели Индию.

В 7 утра нас подняли на утренний чай. Как же здорово сидеть в проеме двери мчащегося поезда, болтать ножками, прихлебывать чай с имбирем и смотреть, не отрываясь, на пролетающий пестрый ковер из рисовых полей, соломенных хижин, бамбуковых рощ и оросительных каналов. Вот ты какой, ковер-самолет! Сзади подходит работник вагонного общепита, забирает стакан и дает мороженое. Снаружи вихрем влетает жаркий ветер индийского утра. Мы с ним наперегонки уплетаем содержимое пластикового стаканчика. Да, что бы не говорили, а ездить в поездах по Индии одно удовольствие. Конечно, если билеты у тебя в кондиционированный вагон, а не в жуткий железный ящик третьего класса - без стекол, зато с решетками на окнах, от одного вида которого возникает острый приступ клаустрофобии.

Когда мы приехали в Гуахати, было уже совсем темно. Тут и там в городе раздавались взрывы петард, и вслед за ними - вой сигнализаций автомобилей. Это фестиваль, народное гуляние. Надо убираться из города подобру-поздорову. Заехали на рынок, купили метровый отрез пальмы с бананами, сыра и сухофруктов. Выехали в Аруначал Прадеш, к цели нашего путешествия. В Итанагаре, столице штата, будем к утру.

Всю ночь ехали в Итанагар. Нас везут на двух джипах Тата. Это индийская марка авто, известная тем, что производит самые дешевые машины в мире. Это заметно. Здесь, на востоке Индии, редко-редко можно встретить машину другой марки. Автобусы, легковушки и грузовики - все Тата. Здесь даже чай и сахар продаются под той же маркой. Куда там Самсунгу до такой ширины охвата.

В первом джипе едем мы с Димой, а также наш гид Туки. Ведет джип улыбчивый мальчик Раджу с очень определенными жизненными установками. Плейбойский зайчик у него отпечатан везде – начиная от носков и кончая серьгой в ухе. Водитель другого джипа – полная противоположность Раджу, выдержанный, молчаливый, и зовут его Борман. По дороге в Итанагар нас несколько раз останавливали полицейские и один раз пограничники - на границе штата Аруначал Прадеш. Туки каждый раз выскакивал из машины и рысью несся предъявлять документы. Дяденьки полицейские строго смотрели на Туки, иногда рявкали. Один раз он сунул дяденьке в руку несколько купюр. В далекой Индии пахнуло Родиной.

В Итанагар приехали с рассветом. Наш человек в Аруначале, мистер Дую Тамо, принял нас в своем скромном особняке. Быстро выяснилось, что организации нашего мероприятия он сделал минимум телодвижений, но клятвенно заверил, что все разрешения в порядке, а если каких-то и нет, то всегда можно договориться с пограничниками на месте. Для пущей убедительности он разыграл перед нами сценку, как он на нашем месте ласково уговаривает тупоголового пограничника пустить нас на особо охраняемый участок госграницы. Все это, мягко говоря, странно. Но Индия, как известно, страна чудес.

В Итанагаре сделали последние звонки на Родину. Дальше связь будет возможна только по спутниковому телефону. Днем выехали в Зиро, часто посещаемое туристами место. Около Зиро расположены деревни Апатани - одного из самых самобытных племен Индии. Шесть часов дороги, и мы в Зиро. Поселились в симпатичном отеле с душем и горячей водой. Гораздо приятнее тех трущоб, в которых мы ночевали в Дели. Неужели в Аруначале уже развита туристическая инфраструктура? Из России казалось, что здесь почти не бывает туристов. Только легли спать, как под окнами началась демонстрация каких-то шаманов. Несколько часов нам мешал спать монотонный нудный речитатив с нестройным барабанным сопровождением. Что ж, племена и их обычаи. Надо привыкать.

Утром выехали в Дапориджо - центр района Верхней Субансири. По дороге решили заехать в одну из деревень Апатани. Деревня – горстка бамбуковых хижин, окруженная рисовыми и ячменными полями. Апатани – земледельцы, все их деревни расположены компактно недалеко от Зиро и окружены джунглями. В джунглях живет народ Ниши, известный своей агрессивностью. Женщины Апатани, достигшие совершеннолетия, выворачивали ноздри и вставляли в них черные деревянные пробки, чтобы казаться уродливыми и не представлять ценности для мужчин ниши. В деревне с пробками в носу ходят только старухи - видимо, обычай доживает последние дни.

Попросились зайти в несколько домов. Быт Апатани предельно прост. Все предметы интерьера относятся к обработке зерна или к приготовлению пищи. На нас смотрят с интересом, но толпы не собирается - видимо, иностранцы здесь не редкость. Правда, мы пока ни одного не встретили. Каждый мужчина Апатани носит на поясе широкий нож-мачете. Здесь он называется дау. Пока мы бродим по узким улочкам деревни, Дима сторговывает у одного из туземцев его дау за триста рупий – смешные деньги, около ста пятидесяти рублей. Клинок дау неровный, явно ручная ковка. Находим кузницу, спрашиваем, можно ли купить еще. Оказывается нет, за дау пишется очередь на месяц вперед. Вообще, контакт с аборигенами вяжется плохо, они устали он назойливого внимания туристов.

Выезжаем в Дапориджо. Дорога выходит из плодородной долины Апатани и петляет в ущелье с почти отвесными склонами. При этом на склонах не видно ни единого выхода скал - только зеленый ковер растительности. Это и есть знаменитые джунгли Аруначала, по которым мы собираемся пройти 150 километров от Субансири до Брахмапутры через несколько хребтов. Не вполне ясно, как тут пройти 150 метров.

В Дапориджо приехали перед сумерками. Сразу подъехали к реке, посмотреть на воду. Не впечатлило. По общему мнению, воды в Субансири маловато для интересного сплава. Андрей Николаевич со свойственной ему категоричностью даже предложил переброситься на другую реку, где воды побольше. Посидели на берегу, вспоминая прошлые подвиги, покурили. Настроение у команды боевое, жалко, если река не оправдает наших ожиданий. Вся информация о Субансири получена из анализа спутниковых снимков, так что река полная «терра инкогнита». Приехали в лучшую гостиницу Дапориджо, отель Santanu. Полное ощущение, что попали в приемник-распределитель для бомжей. Чтобы пройти к номерам, нужно преодолеть три помойки - в первой готовят еду, во второй кормят, третья просто помойка. Запах во всех трех одинаковый и тошнотворный. Интерьер номеров – кровать, телевизор, очко в углу. Неудивительно, что туристы сюда валом не валят. На ночь джипы загнали в крошечный дворик между кухней и столовой, а дверь на улицу закрыли и забаррикадировали - до утра ни войти ни выйти. Славный городишко. Весь вечер сортировали еду - что на воду, что на пешку. На улице всю ночь как резаные орали петухи. Чтобы отвлечься от этой сокрушающей сознание действительности, включили телевизор. По всем каналах одно и то же - в Гуахати взрывы, много жертв. Похоже, фестиваль вышел из-под контроля. Легли спать поздно. Всем снились сны - один нелепее другого. Самый дурацкий приснился как всегда Юрику. Уж если ему что-то снится, на бумагу это лучше не переносить.

Встали с рассветом и выехали вверх по реке. Туки обещал, что дорога будет плохой, поэтому и выехали так рано. Но пока едем по асфальту. Проезжаем маленькие деревушки по несколько домов. Дома на бамбуковых сваях, большинство с крышами из пальмовых листьев. Зажиточные дома крыты железом. Интересно, сколько стоит такой дом? 100$? 200$? Все встречающиеся люди носят дау – и мужчины, и женщины, даже дети.

В большой деревне Сийум останавливаемся на обед. Деревня расположена на крутом склоне, отвоеванном у джунглей. Для местных это не проблема - просто с одной стороны дома сваи длиннее, а с другой короче. В Сийуме мы вызываем форменный фурор. Если тут и видели белых людей, то ничем этого не выдают. Глеб едет в футболке - к нему сразу выстраивается очередь подергать за волосы на руках. Тагины шокированы этим явлением природы. Видели бы они его грудь! Без интернета, без телевизора и даже без электричества - тагины много нового могут узнать о внешнем мире, просто увидев нас. Зато с фотографией они знакомы. Едва достаем фотоаппарат, квёлые старички начинают принимать героические позы и выставлять вперед свои длинные дау. Тагины на две головы ниже нас, так что смотрится это уморительно. А ведь лет пятьдесят назад эти старички начали бы беседу с отравленной стрелы из зарослей. И пришлось бы нам, как индийским военным в свое время, с жертвенного алтаря направиться прямиком на небо к божествам Доньи и Поло, что значит Солнце и Луна в переводе с тагинского. Сейчас все по-другому.

Под взглядами огромной толпы мы поглощаем китайскую вермишель и вареные яйца. Раджу, как обычно, использует короткую остановку, чтобы поближе познакомиться с местной барышней. Возвращается очень довольный собой. Стартуем. Джип долго разгоняет гудками зевак и черных хрюшек. Все следующие деревни проезжаем без остановки. С идущего вверх левого склона тут и там ниспадают изумительной красоты водопады. Я интересуюсь у Туки, который вырос в джунглях, что там можно найти съедобного. По его мнению, в основном это банановые деревья. Причем плоды диких бананов несъедобны, они почти целиком состоят из твердых косточек. Зато сердцевину ствола можно варить и есть, а вареные цветы бананов - и вовсе деликатес. На ближайшей остановке достаем наш дау и рубим банан. Толстый полированный ствол перерублен одним ударом. Сердцевина банана истекает соком, она почти жидкая.

Впереди на дорогу летят каменные глыбы. Останавливаемся. Это бульдозер прочищает серпантин после обвала. Проезжаем Лимекинг и упираемся в следующий обваленный участок дороги. Здесь бульдозер не поможет. Путь вверх придется продолжать пешком. Ночуем у дороги перед обвалом. До точки начала сплава - около 15 километров.

Вчера весь день с дороги пытались изучать речку. Многого не разглядели - дорога идет высоко над рекой, склон крутой и заросший глухими джунглями. Ясно, что порогов много, и обносить их очень сложно. При штурме такой реки нужна максимальная мобильность. Со скорбными лицами команда откладывает в сторону все, что единогласно не признано необходимым. Дима долго борется за свое полотенце, но все же сдается. Минимум одежды, еда на семь дней, один кусок мыла на всех. Конец основной веревки, обвязка и несколько железок - это для экстренной ситуации. Ах да, еще два катамарана, десять весел и сплавное. После хирургического вмешательства рюкзаки становятся легче на четверть.

Все лишнее оставляем в джипе Раджу и выдвигаемся вверх по дороге. Кусок обваленной дороги тянется всего сотню метров, за ним поворот и снова асфальт. Но везти нас тут уже некому. Местные объясняют, что здесь живет один грузовик-отшельник, но ходит он только по приказу военных, от обвала до Куденалы и обратно, семь километров. Выше дорога продолжается, но ездить не положено. Быстро продвигаемся вперед, привлекая местных для подноса рюкзаков по методу Тома Сойера. Покупаются далеко не все - умные, черти. Через десять километров дорога внезапно уходит от реки вверх, по правому притоку. Вдоль реки идет тропа, она переходит приток по бамбуковому паучьему мосту. Юра отправляется на разведку по дороге, но быстро возвращается. Неведомые доброжелатели откуда-то сверху стали бросать в него камнями. Серега тем временем переходит мост через приток и уходит по тропе. Там интересно. Одна над другой, каскадом, расположены бамбуковые лестницы, связанные лианами. Десять, двадцать лестниц. Внезапно Серега начинает истошно орать. Слов не разобрать. Толпой бежим через мостик, хотя только что обсуждали, что переходить его нужно аккуратно и только по одному. На бегу выдираем ступеньки из лестниц – какое-никакое оружие. Добежали. Серега хотел нам донести, что ходить сюда не надо, с рюкзаками мы здесь не пройдем. Выразительная пауза.

Решили строить суда у развилки. До стрелки рек Цари и Субансири, откуда по плану должен был начаться сплав, не дошли пять километров. На развилке стоит бетонный памятник воинам, погибшим в китайско-индийской войне 1962 года. Вешаем веревку за его основание и спускаем вещи к воде. Я решаю немного разведать тропу и поснимать бамбуковые лестницы. Мне бы очень хотелось добраться до стрелки - ведь это нижняя точка Ронгкора, величайшего паломничества Тибета, изучению китайской части которого мы посвятили экспедицию 2006 года. Лестницы лезут вверх бесконечно. На одной "лестничной площадке" встречаю тагина в шлепанцах и с авоськой. В таком прикиде у нас ходят в ларек за пивом. А ведь впереди - никакого жилья на многие километры. Тагин останавливается, машет руками, много раз повторяет слово "ноу". Видимо, хочет сказать, что иностранцам дальше нельзя. Кажется, я сегодня слишком туп, чтобы понять его язык жестов. Тагин машет рукой и уходит вниз по лестнице, что-то бормоча под нос. В одной руке авоська, в другой - пучок травы, он спускается по лестнице, как это делаю я в подъезде своего дома. Но эта-та лестница вертикальная! Я еще немного понаблюдал за ним, но он так и не упал. Тогда я снова пошел вверх. Набрал больше трехсот метров от реки, но лестницы так и не кончились. Пришлось повернуть обратно, и так придется спускаться в сумерках.

На берегу реки уже стоял чудный лагерь. Команда ужинала, сидя на береговых камнях, и посматривала на реку. В лучах фонариков казалось, что вода в реке мчится со скоростью курьерского поезда.

Первый завтрак на реке портит Туки. Он мешком сваливается по осыпи и начинает что-то лепетать про допрос, военных и свою несчастную жизнь. Понять его удается не сразу - он дрожит и иногда сбивается с английского на свой родной язык. Но что-то уже ясно и без его объяснений - у нас проблемы с пограничниками. Над осыпью маячат две фигурки в форме и с автоматами. Догадка сопровождается знакомым противным чувством в желудке, предвещающим продолжительный геморрой. Но сначала мы доедим завтрак. Надо же когда-то и удовольствие получать.

Вылезли на дорогу. Погранцы нервничают - они вчера в прямом смысле слова проспали продвижение колонны неприятеля, то есть нас, вглубь доверенной им территории. Теперь Mr. Майор лютует и требует доставить нас со всем хитрым скарбом к себе в резиденцию в Лимекинг. Из-за того, что у нас неправильные пермиты. Становится грустно и хочется ударить Туки ботинком в живот. Мысль эта, похоже, так легко читается у нас на лицах, что Туки весь скукоживается и прикрывает руками подмоченные штаны. Это все, на что способны турагентства - самые бесполезные в мире учреждения после Парламента. Пытаемся договориться с погранцами на какой-нибудь более мягкий вариант развития событий. Не получается. Mr. Майор взгрел их до высокой температуры. Аргумент отчаяния – мы за день не сможем вытащить вещи на дорогу, очень крутой и опасный подъем. Нет проблем, нам организуют местных жителей для подъема, а также грузовик-шаттл для перевозки вещей к обвалу.

Тут на сцене появляется занятный дядька. За плечами - плетеный тагинский рюкзак, на голове – сплетенная из лианы шапка с клювом обитателя Красной Книги птицы-носорога и еще с узлом, проткнутым несколькими спицами. Шапка – синтез шапок трех племен – тагинов, ниши и апатани. Дядька говорит по-английски и он тагин. Шапка символизирует высокий статус владельца. Он - губернатор Лимекингского округа и отвечает за территорию от Лимекинга до китайской границы. Теперь он пешком обходит свою территорию, три дня от Лимекинга до Таксинга. Дядька оказался умным и участливым. Первым делом он отчитал Туки, сказав, что вся информация о пермитах доступна, и надо только не лениться. Затем он взял кусок бумаги и написал на нем фамилию чиновника в Дапориджо, который нам поможет. Отдал листочек, улыбнулся и исчез в нагромождении бамбуковых лестниц, ведущих к Ронгкору.

А на склоне уже кипит работа. Тщедушные тагины в шлепанцах таскают наши рюкзаки по живой крупноглыбовой сыпухе. Один, схвативший все трубы от катамарана и весла одновременно, испытывает проблемы с равновесием. Но недолго - он снимает тапочки и дальше прыгает босиком по шатающимся камням. Смотреть страшно.

Не успеваем оглянуться - оказываемся в Лимекинге пред светлым ликом Mr. Майора Малика. На подстриженной лужайке над идеально чистой вертолетной площадкой нам сервируют чай с чипсами. Претензий к нам нет, но и возможности пропустить без специальной бумаги тоже нет. Раскланиваемся с майором и отбываем в Дапориджо счастья искать. Гнали наши джипы до полного изнеможения водителей. Заночевали у дороги, не доезжая 20 км до Дапориджо.

В Дапориджо нам повезло. Указанный губернатором Лимекинга пожилой чиновник оказался бюрократом в лучшем смысле этого слова. Он слушает наш рассказ, не перебивая, параллельно тщательно изучает все наши бумаги и бумаги турагентства. Затем задает много вопросов, все по делу. Затем обмакивает ручку в чернила и пишет резолюцию: «Пустить». Звонит смешной тренькающий звоночек, появляется девушка, и бумага отправлена в производство. Следующий час нежимся на солнышке во дворе здания правительства Дапориджо и наблюдаем, как наша бумага обрастает плотью. Разные люди торжественно, на вытянутых руках, носят бумагу из здания в здание, ставят печати, подписи, регистрируют в архивах. Машина работает. Через двор марширует жизнерадостная колонна заключенных в тяжеленных стальных кандалах. Жизнь снова прекрасна.

Через час бумага готова. Наша речка нас ждет. Только Туки что-то невесел. Он хотел сбежать от нас и остаться в Дапориджо, но мы ему отказали наотрез. Однако, дело не только в этом. На выезде из деревни Талиха Туки, смотря куда-то в сторону, сообщает, что у нас кончается бензин. Купить ему не удалось и он не знает, что делать. Эх, все приходится делать самим! Разворачиваем джипы и долго гоняем Туки хворостиной по деревне, пока в одном из дворов он не находит горючее. В процессе поисков Туки ухитрился где-то набраться ромом и теперь с воодушевлением рассказывает, что лучший ром продают индийские военные, и он у них - часть рациона, подается к ужину. В доказательство показывает бутылку, где английским языком написано, что этот ром - для вооруженных сил Индии. Воистину, неисчерпаема на чудеса земля индийская! Пьем ром.

Проснулись в десяти километрах выше Лимекинга. Домчали туда за час, испросили аудиенцию майора. Опять повторился ритуал с вынесением стульев на газон. Нас напоили горячим чаем с молоком, но майор не вышел - только передал, что таможня дает добро. Путь наверх открыт.

Доехали до обваленного участка дороги. Мы хотели, чтобы Туки сопровождал нас и дальше, а затем ждал в Лимекинге. Но маленький хитрец весь затрясся, побелел и сказал, что для него это решительно невозможно. Наверное, спит и видит, как он проводит время в борделях Дапориджо. Договорились встретиться в Лимекинге через четыре дня и отпустили его и джипы.

За обрушенной дорогой встретили знакомый грузовик-шаттл. Он довез нас до деревни Куденала, выше Орака. Там разбили лагерь и начали строить каты. До наступления темноты нам помогали толпы местных жителей, а после – согревающие порции рома. Закончили сборку глубокой ночью.

Мы с Юриком дежурные. Проснулись в 5.30, в лагере уже сидел синий мальчик. Втроем разожгли костер, сготовили еду. Проснулись Андрей Николаевич и Дима, взялись за кат. В шесть лагерь уже кишел детьми, детьми с детьми за спиной, было и несколько взрослых. Все они создавали невообразимый кавардак, среди которого возвышался невозмутимый Андрей Николаевич с бычком в зубах. Удивительно, но ни дети, ни взрослые не трогали вещи, не дергали нас за одежду и не лезли в палатки. При всей простоте своей жизни и огромном любопытстве, которому подвержены все от мала до велика, это удивительно деликатные и открытые люди. Совершенно невозможно поверить, что тибетцы, которые знают тагинов как лопа, до сих пор, и на протяжении веков, боятся их. Боятся их отравленных стрел, а также того, что лопа воруют их женщин.

Больше всего мне тагины напомнили армян, живущих вдоль Воротана. Когда ты ступил на их землю, кажется, что ты вошел в их дом и был принят как гость. К земле своей и те и другие относятся, как к большому дому. Ходят в тапочках, каждая дырка под камнем – ящичек, каждый камень – стульчик. И земля отвечает им взаимностью. На каждом шагу бьют кристальные ключи, деревья и травы растут почти все вкусные и полезные.

После завтрака загидровались и понесли катамараны наверх, к месту старта. Сначала несли мы, потом отошли - катамаран все равно двигался по дороге. Как жук, увлекаемый муравьями. Это мелкие детки облепили катер снизу и тащили. Правда, быстро выдохлись. К реке четверку спускали на чалке. Когда спустили, наверху показалась двойка и стартовали практически одновременно. Весь сплавной день, часа четыре, притирались к реке и друг к другу. Река мощная, но пока многое прощает. Вода уже почти чистая, из серой стала зеленоватой. Прошли несколько порогов пятой категории. В самом сложном двойку вывалило на берег, Андрей Николаевич красиво выбросился на раму. Вышли на ровном киле. Прошли только два километра. Двойка ходит опасно, им нужно срабатываться. За день прошли только 2 км. Двойка пока ходит опасно, им нужно срабатываться.

Когда переодевались в береговую одежду, опять прибежала толпа во главе крохотным старичком. Через англоговорящего парнишку старичок объяснил, что мы как боги. Боги давным-давно сошли с гор и спустились к реке. А вот теперь мы. Надо спросить Хубера, что это за боги такие.

Под моросящим дождичком стали готовить еду. Серега с местной провожатой ушел за ромом. Вернулся довольный, сказал, что уже трое предлагали переспать с ним. Принес полтора литра браги и отрез сахарного тростника. Отличная штука. Высасываешь мякоть - будто мед пьешь. За ужином количество браги стало стремительно уменьшаться. В разгар праздника пришла одна из серегиных дам и принесла жбанчик горячего риса. Выпили за чудесных местных людей и легли спать под вызвездившимся небом.

Проснулись. Позавтракали. Настроились на боевой лад. Вышли. Андрей Николаевич долго копался с дополнительными наплывами на корму двойки. Четверка в это время прошла несложный участок и остановилась вблизи бамбукового моста через Субансири. Юрик сходил на разведку по дороге и сказал, что смотреть нечего. Пошли. Смотреть было что. Мощнейшие валы и бочки, навалы на огромные камни. Река удивительным образом отличается при просмотре с берега и при прохождении. Странно, вроде не один год ходим. С большим трудом зачалились на струе. Пятьдесят метров не доехали до мощного порога шестой категории. Этот и с берега смотрится. Двойка от прохождения участка отказалась. Четверка обнесла 50 метров, где река протискивается в щель, и стартовала ниже. Уклон увеличился, валы и бочки стали жестче. Ходили короткими участками с принудительными чалками. Дошли до лагеря. Все в недоумении - неширокая речка таит в себе какую-то нереальную мощь. Ниже лагеря дорога уходит от реки - нужно завтра сходить в далекую разведку, оценить, куда мы сможем дойти за день.

Я, Юра и Андрей Николаевич встали с рассветом и пошли разведывать реку. Зашли за поворот и увидели с высоты метров сто прорыв Субансири. Уклон очень велик, сливы и бочки с дороги выглядят очень опасными, идут непрерывно больше километра. Дальше уклон уменьшается, но все же больше того, что у нас был вчера. Вода белая. Берега - склоны 70-90 градусов, заросшие джунглями. На пяти километрах нашли только одно потенциальное место спуска к воде - по притоку. Уклон - градусов 45, требуется прорубаться сквозь джунгли двести метров. Вернулись в лагерь задумчивыми.

Парнишка, который приходил к нам каждый день и мог говорить по-английски, оказался учителем школы в Ораке. На вид ему лет 18, но по паспорту 30, и у него трое детей. Наверное, райский климат сказывается. Он живет в бамбуковом доме на сваях, как и все остальные. Утром он отвел нас в деревянный сарай европейской конструкции, который оказался резиденцией местных гидрологов. Прямо напротив Орака - гидропункт, где ежедневно меряют расход, скорость течения и глубину реки. Гидрологи по нашей просьбе извлекли из окованного железом сундука свои дневники наблюдений, и мы узнали удивительные вещи. Наша маленькая речка имеет в среднем четыре метра глубины и несёт в себе чертову прорву воды. Расход "на вчера" - сто кубов. Вот откуда взялась вся эта нереальная мощь воды! Сегодня утром на прогоне двойки через спокойный участок двойка встала "на свечу", некоторое время плясала лезгинку, и вышла только благодаря тому, что Андрей Николаевич решил перестраховаться и навязал два надутых рюкзака на кормовые наплывы. С берега бочка, в которой залипла двойка, смотрелась более, чем скромно. Далее, за два дня до начала нашего сплава в речке летело 200 кубов. И при этом уровень был выше только на пять сантиметров. Соответственно, скорость течения больше в два раза. Гидрологи объясняют это большой глубиной реки. У Субансири, оказывается, богатая внутренняя жизнь, которую не видно с берега. Привычные обливные камни в русле оказываются вершинами колоссальных глыб. Опасная, непредсказуемая река. Журнал гидрологов свидетельствует, что иногда расход за сутки вырастает в два-три раза, при этом уровень воды почти не меняется.

Вытащили оба ката на дорогу рядом с лагерем, пошли разведывать спуск к воде по притоку после прорыва. Юра и Андрей Николаевич пошли первыми, мы с Димой и Глебом вышли позже. В предполагаемом месте спуска Юру и Андрея не встретили, стали сами спускаться через джунгли к реке. Быстро поняли, почему здесь даже малые дети ходят с мачете на поясе. Несколько шагов от дороги, и мы в сумрачной паутине лиан, на которой повешены заживо умирающие деревья. Тут и там уходят вверх гладкие полированные колонны банановых деревьев, 4-5-метровые листья которых полностью блокируют от солнца нижний ярус джунглей. Под ногами хрустит толстый ковер гниющей органики, а под ним - 45 градусный склон из огромных валунов. Пикантной изюминкой являются тонконогие пушистые насекомые, размером с шарик для настольного тенниса, норовящие залететь в горло при вдохе. И потом долго сплевываешь ножки, крылышки и все остальное.

Состоялось наше первое знакомство с джунглями Аруначала, по которым мы пойдем после сплава до самой Брахмапутры. До реки мы так и не спустились - ручей, вдоль которого мы шли, последние 10 метров падал водопадом в Субансири. А та по-прежнему неслась бешеным белым потоком. Обратную дорогу в джунглях нашли с трудом. Тропа, которую мы пробили, странным образом затянулась. В лагерь вернулись в сумерках. Юры и Андрея Николаевича еще не было. Они вернулись ночью и были невеселы. Просмотрели около 10 километров реки - жесткая вода без спокойных участков. Дошли до щек, в которых ревет мощный порог. К реке на всем промежутке один спуск, ведущий к паучьему мостику через Субансири. Решение о дальнейшем прохождении будем принимать завтра утром.

Вечером в лагерь снова пришел учитель. Он пешком исходил все джунгли до Дапориджо и, как оказалось, знал реку очень хорошо. Вот что он рассказал. От Лимекинга до Мыденалы никто не живет и выйти от реки на дорогу невозможно. На этом участке есть несколько щек - река течет в вертикальных стенках, просмотр невозможен. Уклон, судя по карте и Google Earth, тот же, что и выше. Учитель напирал на то, что желает блага всем живым существам и нам в том числе - известная буддийская формулировка. Однако, он не буддист. Он верит в Доньи и Поло - Солнце и Луну. Доньи Поло - религия дикарей-лопа, которые еще в 1956 году грабили и убивали тибетских паломников. Я спросил его об этом и оказалось, что за последние 50 лет Доньи Поло сильно изменилась, фактически приняла основные положения буддизма. Это чудо какое-то - за 50 лет тагины из кровожадных упырей, которыми тибетцы до сих пор пугают детей, превратились в самых милых и открытых людей, которые только бывают! Луки и стрелы еще используются стариками на охоте, завтра учитель покажет нам один из них. Тагины на протяжении веков делали чрезвычайно эффективный яд и мазали им наконечники стрел. Учитель сказал, что яды уже никто не использует, но он может показать в горах траву аму, из корня которой он делается. Интересно, что для приготовления яда можно брать только ту траву, над которой ночью возникают языки пламени. Мандрагора, да и только!

Учитель рассказывал много и интересно, на целую книгу хватило бы. Уже глубокой ночью он снова стал говорить, что опасается за нас, особенно за двойку. Потому что двойка боится реки. Андрей Николаевич на этом месте внезапно начал понимать по-английски, вскочил в страшном гневе и заявил учителю, что готов покатать его на двойке в любом месте, в котором тому заблагорассудится. Чтобы избежать немедленного международного конфликта, учителя проводили спать, успокоили Андрея Николаевича и легли спать сами.

Проснулись, посмотрели друг на друга, и поняли - этот участок реки нам не по зубам. Объема у наших судов недостаточно, чтобы безаварийно ходить по такой мощной воде. А авария здесь – однозначно криминал. Пошли снимать на видео начало прорыва. Смертельно красиво. На первых трех-четырех километрах река теряет 200 метров. Вернулись в лагерь, застали идиллическую картину: учитель бреет налысо Андрея Николаевича. Так был восстановлен мир между тагинами и русскими. Учитель принес лук и стрелы. Совсем легкая стрелка летит ровно и далеко. Тетива натягивается специальным бамбуковым колечком. Простое и эффективное оружие, особенно если наконечник смазан ядом аму.

Солнце жарило страшно. Поймали знакомый шаттл-грузовик, доехали до обваленной дороги. Ехали в кузове с местными девушками, орали русские песни, наплевав на местный закон, по которому за распевание песен девушкам - от двух до пяти лет тюрьмы. К вечеру добрались до Лимекинга на военном грузовике. Майор снова не снизошел до аудиенции. В Лимекинге нас ждали Туки, Раджу и только один джип. До Мыденалы - 25 км по дороге, 12 км по реке. Решили выехать завтра рано утром. Заночевали в бамбуковом доме на ножках. Забавное ощущение - под ногами прогибается бамбуковый пол-циновка, в щели которого виден склон - шестью метрами ниже. Участок пола метр на метр вымазан глиной, на нем расположен очаг. Топится дом по-черному, дым просто просачивается сквозь крышу из пальмовых листьев. Над очагом повешены рамы, на которых сушатся дрова. Тагины - великие минималисты. В доме нет почти никаких вещей, только кухонная утварь. При этом размеры дома - 6 на 6 метров и больше. Нам сготовили свинину на углях, сварили яйца и картошку. Поели почти как дома.

Завтрак в отеле длился бесконечно. Кухня просыпалась с трудом и немыслимо долго готовила яичницу и чай. Все это время мы перезванивались с Дую Тамо. Он все переносил время своего появления в отеле, и в конце концов заявил, что занят, и деньги нам вернет после согласования по е-мейл. Mr. Дую поступал некрасиво. Это требовало от нас решительных действий.

Загонять Mr. Дую начали с двух сторон. Я, Махмуд и Юра отправились в министерство туризма, а остальные в гости к Дую, в его белокаменный особняк. Расположились там на диванах перед телевизором, ноги на стол, и объяснили домочадцам Дую, что собираются пожить недельку в этом прекрасном доме. А чтобы те не подумали, что намерения у нас не серьезные, требовали то чай, то воду, то пепельницы, то Дую Тамо для расправы. Для проведения переговоров туда был очень скоро прислан парламентер – англоговорящий родственник Дую, которому Глеб доходчиво объяснил, что мошенник не расплатится с нами, даже если пустит все свое состояние с молотка. Родственник в ужасе ретировался.

В это время в министерстве мы, не стесняясь в выражениях, расписывали возникшие по вине Mr. Дую проблемы. Главный турист Аруначала моментально вошел в положение и выделил на поиски Дую здорового детину. Так мы и сидели, каждый на своем посту, пока около трех дня в министерстве не возник долгожданный Mr. Дую. Цвета он был нездорового, а руки у него тряслись так, что железные замочки на портфеле, который он прижимал к груди, часто позвякивали. Он обреченно присел на стульчик в углу и стал смотреть в пол. Начальник департамента туризма грозно посмотрел на него поверх очков, затем встал и вышел по каким-то делам. Mr. Дую подскочил как ужаленный, вывалил перед нами на стол гору рупий и предложил расстаться друзьями. Затем еще быстрее запихал деньги обратно в портфель и снова сел. Затем вскочил опять, засеменил к двери и исчез. Секунд 30 понадобилось нам, чтобы прийти в себя от этой стремительности главного героя, и я выскочил следом за ним. Выловил его уже на выходе с территории министерства, аккуратно развернул на 180 градусов и стал нежно подпихивать по обратной траектории. На каждом третьем шаге Mr. Дую выдавал приглушенный возглас: «Don’t touch my body».

Дальше все было хорошо. В присутствии начальника мистер Дую вернул нам деньги за пешку, начальник пообещал, что лишит агентство Дую лицензии, и в виде исключения сделает нам пермиты. В отель вернулись уже с заветной бумагой. Больше в Итанагаре делать было нечего, и основная часть водной команды последним автобусом выехала в Гуахати. Андрей Николаевич садился в автобус в большом огорчении. Из той половины его двойки, которую удалось спасти, исчезли все трубы рамы. Которые нашлись немедленно после отъезда автобуса. Вот так и наша жизнь: то секам, а то пал. Пронести двухметровые трубы через 150 километров джунглей был бы поступок, достойный быть вырезанным в камне золотыми буквами. Тщеславия у нас оказалось недостаточно, и трубы оставили отелю - может, водопровод починят.

Долго не удавалось найти машину для выезда в Дапориджо, никто не хотел ехать в ночь. Наконец, нашелся один водитель, и очень примечательный. Лет пятидесяти, без передних зубов, со странно горящими глазами. Он очень напомнил мне тибетского водителя Карлсона, который в 2003 году помог нам пробраться в Лхасу и обойти все посты. Этого назвали также – Карлсон. Он гнал свой Тата Сумо ровно в два раза быстрее, чем "Air India" Раджу. Секрет скорости был прост - Карлсон считал, что дорога вся ровная. Поэтому бросало нас, как в стиральной машине, но ради выигрыша времени стоило потерпеть. В дороге Карсон ничего не ел, но регулярно заезжал к своим знакомым стремного вида, которые готовили для него местный наркотик «пан» и наливали нам чаю. С каждым разом глаза Карлсона открывались все шире, а взгляд сверлил дорогу все яростнее. Казалось, и нет впереди никакой дороги, а этот индийский герой-бог создает её своим горящим взором. Удивительно, как он был сосредоточен. Пока машина не останавливалась, он совершенно не реагировал ни на что, кроме дороги. Можно было обращаться к нему, трогать его - без ответной реакции. В его божественной, извергающей громы колеснице мы попытались заснуть.

Сутки начались так же, как кончились предыдущие. Короткие моменты забытья прерывались сумасшедшими скачками машины Карлсона, остановками на чай и допинг у его знакомых. Один раз Карлсон решил поесть, но организм, подорванный непрерывной стимуляцией, дал обратный ход. Карлсон долго и вдумчиво блюет в окно, прервавшись только раз на входящий телефонный звонок. Как бы там ни было, его эффективность не оставляет желать лучшего. В 6-30 мы в Дапориджо. Мы завтракаем, а истощенный Карлсон отваливается спать, предварительно найдя себе водителя на смену.

В 12 мы в Сийуме, отсюда пойдем пешком через горы в Мечуку. Мечука - оплот тибетского буддизма Аруначала. С VII века племя мемба сохраняет его в неизменном виде, таким, каким они получили его от самого Гуру Ринпоче. В Сийуме зашли в управление округа - отдать пермит. Начальник долго крутит его в руках, задает разные вопросы. Он явно в первый раз сталкивается с такой бумажкой и очень не хочет ударить в грязь лицом. Прощается с нами с видимым облегчением.

Мы спускаемся к мосту через Субансири. Отбиваемся от кучи школьников на той стороне, и вот перед нами та самая тропа – дорога в Мечуку. Тропа пересекает приток по подвесному мосту и начинает карабкаться вверх по склону. Крутые склоны засажены неизвестным нам злаком - метелочки с зернами, похожими на мак. Дальше вдоль тропы несколько домов на сваях. Дети угощают нас мандаринами и показывают дорогу. Тропа явная, битая. Но скачет влево, вправо, вверх и вниз так, что расстояние увеличивается втрое, судя по GPS. А мы тащимся еле-еле - бурная ночка берет свое. На тропе встречаются старые знакомые – бамбуковые лестницы и бревна с вырезанными ступеньками. А вот воды нет совсем, самое мокрое место в мире будто пересохло. Встать тоже негде - слева стенка, справа обрыв. К четырем дня находим крохотную площадку, на которой жгли костер. Кое-как умещаем палатку прямо на кострище.

Утром оказывается, что мы перегородили палаткой оживленную магистраль. По скользкой каменистой тропе в обе стороны, словно танцуя, бегут босоногие тагины. В заплечных плетеных туесах они несут непонятные овощи и фрукты, фрагменты чьих-то туш и разные разности. Пару раз пробегали мальчики со свернутыми листами кровельного железа. Два благообразных старца, обвешанные ножами и дау, останавливаются, чтобы помочь нам развести костер. Один из них прыгает в джунгли вниз по склону. Раздаются удары дау, и на тропу летит сырьё для приготовления дров. Второй старец другим дау мгновенно стесывает с бревен верхний слой и отправляет готовые дрова в костер. Пять минут, и мы уже спасаем палатку от лесного пожара. Дедушки стреляют у нас пачку бири и растворяются в джунглях, оставляя на тропе кровавые следы. Похоже, пиявки.

Не успели чаю попить, со стороны Сийума появляется дед, который вчера провожал нас до моста. Садится и чего-то ждет. Мы собираем лагерь и выходим - он идет следом. Так весь день и шли вчетвером, пока ему не надоело, и он не остался в одной из деревень. Тропа такая же, как вчера, только больше лестниц и мостов через ручьи. О тропе заботятся - тут и там положены камушки и стёсаны корни, чтобы нога не соскользнула. Во многих местах тропа выглядит безопасной. Справа от неё плавно загибается вниз ковер растительности. Важно не забывать, что ковер этот – верхушки деревьев, иногда очень высоких. Мне всю дорогу думалось, что будет, если оступиться и сделать лишний шаг вправо? К вечеру я получил ответ на свой вопрос. Услышал за спиной вскрик, обернулся и успел увидеть ноги Махмуда, докручивавшего сальто вниз. Ничего, нормально. Повис на лианах метрах в трех ниже тропы. Даже не ушибся.

За день проходим несколько деревень тагинов. Каждый раз останавливаемся в центре деревни, как бродячий зоопарк. Поглазеть на нас собирается все население деревни - дивятся, кормят с рук мандаринами, потом отпускают. В первой деревне нам надиктовали названия всех деревень до перевала - по этой карте и идем. Там же привели к нам несчастного, который только что перерезал три пальца своим дау. Концы сухожилий-сгибателей торчат из ран. Наложили повязку и накормили витаминами - что еще мы могли сделать? К сожалению, пальцы у него сгибаться больше не будут. Хотя он наверняка думает, что мы волшебники и рука станет лучше прежней.

К вечеру приходим в деревню Ньюгин. Два дома. В первом живет строгая бабушка, она недвусмысленными жестами рекомендует нам идти дальше. Зато во втором доме мы встретили совсем другой прием. Хозяин вышел нам навстречу и предложил переночевать у себя. Мы немедленно согласились. Дом тагина стоял на краю поля, в роще банановых деревьев. И дом и хозяин были окружены аурой спокойной уверенности и благополучия. Посреди дома ровно горели в очаге огромные бревна на подушке из раскаленных углей. Плетеные бамбуковые стены были сделаны очень добротно - ни щелей, ни подгнивших полосок. Стены двойные - внешний периметр отделен от внутреннего коридором, часть которого имеет очень редкий половой настил и используется как туалет. Каждый периметр закрывается плотной сдвижной бамбуковой дверью. Когда обе двери закрыты, в огромном доме становится жарко. Но не душно - отверстий в полу и в потолке достаточно для вентиляции. Дым от очага уходит под высокую крышу и просачивается наружу сквозь пальмовые листья. Сам очаг – просто толстый слой засохшей глины на бамбуковом полу.

Наш хозяин – охотник. Большую часть домашней утвари составляют черепа его трофеев. Вот связка обезьяньих черепов, вот череп леопарда, а побольше – сам тигр. Особенно гордится хозяин черепом какой-то редкой косули с раздвоенными рогами. Мы достали фотоаппарат и засняли коллекцию черепов, а также самого хозяина, монументально сжимающего ружье. Но вся его степенность слетела в один момент, когда он увидел себя на фотокарточке, распечатанной на мини-принтере Поляроид. С этим крошечным кусочком бумаги он пустился в пляс по всему дому, так что дом сотрясся до своего бамбукового основания. Он поочередно показывал карточку жене, старшему сыну и даже младенцу, лежащему на одеяле. Вмиг нам сготовили вкуснейший ужин из каких-то местных овощей и риса. Мы полночи пили чай и беседовали на тагинском английском. Мы были сыты и согреты, и нам были рады - разве это не счастье? Когда ложились спать, хозяин достал откуда-то три деревянных подголовника для дорогих гостей. Заснули под ласковое хрюканье свиней под полом. Они тоже были чем-то довольны.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Очаг в центре тагинского дома

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Охотничьи трофеи

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Череп тигра

Утром хозяин поднялся затемно и сготовил нам завтрак. За завтраком он, как и вечером, стал убеждать нас, что в Мечуку дороги нет и мы все умрем. Для пущей убедительности он использовал жест, которым многие народы обозначают смерть – наклон головы набок и высунутый язык. Этот жест мы часто видели в деревнях, когда произносили слово Мечука. Вероятно, это потому, что местные боятся снега и совсем не умеют ходить по нему и ночевать на нем. Босиком по снегу далеко не уйдешь. От предложенных денег хозяин отказался наотрез и пошел проводить нас до крыльца. Первое, что мы увидели, выйдя на улицу, были свиньи, доедающие содержимое туалета. Теперь понятно, чем они вчера были довольны.

Последней деревней в нашем списке стояла деревня с говорящим названием Рай. За ней и до Мечуки - только джунгли и снег на перевале. Дорога в Рай шла по краю полей, засеянных какими-то метелками, мы легко одолели её за пару часов. Рай – самая большая деревня от Сийума, здесь живет человек сто. Деревня полностью христианская, среди деревни стоит дом с крестом – католическая церковь. Судя по названию, именно здесь перерождаются души христианских праведников. Судя по количеству душ, попасть в Рай труднее, чем верблюду пролезть в p-n переход.

День только начинался и мы не собирались надолго задерживаться в Раю. Рассчитывали попить чаю и двигать дальше. Из окружившей нас толпы обитателей Рая выделился мужичок лет тридцати в пиджаке и шлепанцах на босу ногу, и на ломаном английском заметил, что иностранцам в Мечуку нельзя. Отлично, есть у кого спросить про дорогу. Остальные жители не знали ни слова по-английски. Мужичка звали Тадын и он пригласил нас к себе на чай. Дом у Тадына огромный, с тремя очагами и уютной верандой, с который открывается вид не террасные рисовые поля. Пьем чай на веранде, и Тадын раз за разом объясняет нам, что без проводника мы дорогу в Мечуку не найдем. Пугает разрушенными мостами, отвесными скалами и заросшей тропой. Про снег - ни слова. И предлагает выйти завтра рано утром с двумя проводниками. Юрик ворчит, что это неспортивно, но в конце концов Тадын нас убеждает. Солнце еще высоко - Юрик и Махмуд успеют сбегать в разведку и оценить качество тропы, а я поснимаю быт обитателей Рая.

Он прост. Стоят на сваях бамбуковые дома. Между свай ходят свиньи и едят все, что падает вниз. Люди мяса почти не едят - дорого. От этого животы у детишек вспучены. Мужчины обрабатывают бамбук и лианы, острым ножом отделяют полоски внутренних мягких волокон от жестких внешних, и плетут из них корзины, рюкзаки, тазики и многое другое. Женщины заняты зерном - очищают, толкут в огромных ступах. Над деревней стоит школа. В ней три класса с классными досками и больше ничего. Сидят ученики на полу. Через деревню идет стайка ребятишек лет по семь, тащат в заплечных корзинах камни и песок. "Для церкви", - объясняет Тадын. Рядом с церковью стоит огромный кривобокий дом на высоких сваях. Сквозь прутья виден черный силуэт сгорбленного старика. Когда мы проходим мимо, старик начинает подскакивать и что-то хрипло каркать. "Это наш пастор", - поясняет Тадын, - "Говорит, что вы нехристи, не можете быть крещеными. И что вас надо прогнать из деревни". Наверное, пастор в свое время понял, куда ветер дует, и переквалифицировался из шаманов в католические священники. Тадын пастора слушать не стал, а повел меня к себе ужинать.

У него в доме уже сидела толпа народа, другая толпа вошла вместе с нами. Я сначала думал, что Тадын такой гостеприимный хозяин, но оказалось, что огромный дом на ножках - это тагинская общага, где Тадыну принадлежит один очаг из трех. Все очаги, понятно, находятся в одной-единственной комнате. Непонятно, как тут детей делать? С ужином вышло интересно. Из всех продуктов у Тадына были только рис и соль. Я дал денег, и жена Тадына сходила к коммерсантам, живущим через очаг от Тадына, купила чай и сахар. Петуха и яйца купили у соседей. Устроили праздник живота для всей семьи. Вообще, бедность у Тадына, по нашим понятиям, крайняя. Из обуви только шлепанцы, даже резиновые сапоги не по карману. Вся одежда – секонд хенд, приходит как пособие от индийского правительства. Он даже спички экономит! Просил меня поджечь бумажку для розжига очага, чтобы не тратить спичку. Зажигалок в Раю не видели, из толпы зрителей никто не смог ее зажечь, хотя пытались все по очереди. Все имущество Тадына – железная посуда, котелок, чайник и одно большое одеяло, под которым спит он с женой и двое детей. И еще, конечно, дау. Зарабатывает он тем, что иногда носит рис из Сийума в Рай по тропе. То есть денег практически не видит.

К ночи вернулись Юра и Махмуд. Тропа за Раем хорошая, явная и битая. Махмуд настаивает на том, что истории про ужасную тропу в Мечуку – маркетинговый ход, чтобы гиды смогли на нас заработать. Решили, что если гиды потребуют больше денег или откажутся идти, пойдем сами и не будем морочить себе голову. Демонстративно легли спать перед толпой зевак. Они постояли, постояли, и разошлись.

Проснулись в 5.30, позавтракали яйцами и чаем с печеньем, купленными у соседнего очага. Проснулся Тадын и сказал, что гидов он нашел. Один - это он сам, а другой – его сосед-охотник. Ну и какой нам прок от Тадына, оболтуса в тапочках? Вышли в семь. У Тадына с собой китайская сумка через плечо, у охотника - ружье, рогатка и плетеный рюкзак, покрытый длинной жесткой щетиной. Я думал, что это для маскировки, но оказалось, это защита от дождя. Если охотника застает дождь, он делает себе шапку из бананового листа, а по щетине дождь стекает, не добираясь до содержимого рюкзака. Охотник, кстати, в резиновых сапогах, не в тапочках. Серьёзный человек.

Первым идет Махмуд, он уже дорогу знает на несколько километров вперед. Последним весело попрыгивает Тадын в тапочках. Идем быстро, рассчитываем быть в Мечуке послезавтра. Вдруг - стоп! Не туда идете, говорит Тадын, надо идти вверх. От прекрасной ухоженной тропы отходит вверх заросшая тропочка, через двадцать метров упирающаяся в бурелом. Нам туда, говорит Тадын, это дорога в Мечуку.

И началось. Тропа скачет вверх, вниз, в стороны под немыслимыми углами. Собственно тропы и не видно, только следуя за проводником подмечаешь, что здесь бревно брошено над пропастью, тут на камне стерт мох, а тут сделана засечка под ногу на скользком поваленном дереве. Первые несколько часов мы не могли прийти в себя от нового качества нашей дороги. Механически следовали за проводниками, поставив себе задачу не остаться калеками. А поводов была масса. Под тропой почти всегда отвесный склон на десятки метров. В джунглях - сырой полумрак, бревна и камни покрыты скользкой слизью, куда ставишь ногу - видно плохо. За плечами у нас рюкзаки по 30 килограмм, что тоже не добавляет устойчивости. Плюс к тому с рюкзаком каждый из нас весит изрядно за центнер, или раза в два больше веса тагина. Поэтому некоторые тагинские конструкции просто проваливаются под ногами. Идем очень медленно, очко играет с огромной амплитудой. Главное - не разрешать себе задумываться о том, что тропа может еще ухудшиться. За полчаса проходим 300-500 метров по прямой.

Когда немного пообвыклись с тропой, стали и логику её понимать. Тропа - единственное место в джунглях, где получится пройти человеку в рост. Если предварительно это место немного доработать мачете. А вот к чему я так и не смог до конца привыкнуть - это когда пробираешься над пропастью по скользкому прогибающемуся бревну, и на середине бревна зацепившаяся за рюкзак лиана внезапно дергает тебя назад. Очень хочется заорать в голос.

Когда в голове появилось место для некоторого анализа, мне пришло в голову, что это движение по тропе в джунглях во многом напоминает спелеологию – темно, скорость движения похожа, двигаешься на четырех точках, и очень важно, куда и как ты поставишь ногу. И если бы какой-нибудь идиот полез в пещеру с тяжелым рюкзаком, я знаю в точности, что бы он почувствовал.

Еще одна новость для нас – в джунглях нет воды. Даже в бамбуке. За весь день пересекаем только одну речку, где перекусываем. Уже приближается вечер, а воды нет. Проводники нервничают, торопят. Вроде и джунгли поредели, можно двигаться быстрее, начался прозрачный бамбуковый лес. Бамбуковый, да не совсем. Как сказал Тадын "similar bamboo". У этого бамбука на стыке каждых двух колен торчат во все стороны острые кривые шипы, очень похожие на акульи зубы.

В сумерках, смертельно уставшие, мы добрались-таки до второй речки. Места под палатку не было, проводники отремонтировали для нас старый бамбуковый настил. Заодно вырезали себе из бамбука чашки и ложки. Разожгли костер у корней огромного дерева. Махмуд так устал, что не смог ничего есть. К ночи резко похолодало. Проводники сказали, что пойдут с нами только до снега, дальше они боятся. Угостили нас тагинским хлебом и тагинским чили, который, наверное, самый острый в мире. Гиды легли спать у костра. Юра дал Тадыну куртку на ночь, в противном случае Тадын обещал дать дуба.

Сразу за второй речкой тропа полезла очень круто вверх, прыгая с полочки на полочку и часто выходя на почти отвесные скалы. Совершенно ясно, что вниз по этой тропе нереально спуститься с рюкзаком за плечами. Махмуд идет метрах в двадцати ниже меня и я не вижу его за джунглями. Вдруг слышу, как что-то срывается вниз и летит, глухо ударяясь о стену, по которой мы поднимаемся. Долго летит. У меня сжимается сердце. Не сразу решаюсь окрикнуть Махмуда. Жив он, жив. Сорвался камень и падал, отпружинивая от джунглей. А казалось, что летит как минимум рюкзак...

Вылезли на хребет, набрали триста метров - и снова спуск вниз, к третьей, большой реке. Спуск омерзительный, крутой и скользкий, частично провешенный лианами, за которые можно придерживаться, но нагружать по полной стремно. Спускаемся к бамбуковому настилу, собранному в развилке дерева. Тадын, видя, что Махмуду все хуже, предлагает ставить лагерь. Но Махмуд готов идти дальше, надо только разгрузить его немного. Тадын сам предлагает понести часть груза. Собираем ему котомку килограммов на десять из продуктов. Короткий крутой спуск выводит нас к мосту.

Тадын несколько раз говорил про этот мост. Что он-де плохой, проходит высоко над рекой, и что летом один из местных упал с него и разбился насмерть. Мне даже как-то ночью он приснился в виде бесконечного скользкого бревна над пропастью. Вживую он выглядит куда лучше – несколько тросов, за которые можно держаться и настил из палок. Я снимал на камеру, как проходили Махмуд и Юра, а Тадын стоял рядом и все повторял: «Carefully, carefully». Не знает, что мы по таким мостам много уже ходили. Пришла моя очередь и я скоро понял, в чем изюминка моста. Все палки, из которых он состоял, обомшели и прогнили, трещали под ногой. Один шаг, второй, третий… Мост не выдерживает моего веса и проваливается. Вниз в реку летят трухлявые обломки. Я повис, руки в стороны, на двух тросах с тридцатью килограммами за спиной. Тадын за моей спиной перестал повторять «Carefully». Где-то под центром моста проходит трос, нужно нащупать его ногой. Нащупал почти сразу, но не удается его нагрузить. Нажимаешь носком ноги - он плано уходит вниз. Остается одно – отпустить одну руку. Сказать просто, а сделать страшно. Отпустил и приземлился на нижний трос. Выдохнул. Дошел до конца моста. Сел. Через некоторое время пришел Тадын и сказал, что остался один подъем и мы придем в Ден, где можно поставить лагерь. Сказал, что Ден - это "similar house".

И мы шли туда, и шли, и шли. Отдыхали и шли - и так без конца. Подъем был крутой, но сухой, и джунгли скоро поредели. Еще солнце не зашло за гору, а мы уже пришли в Ден. Чудесное место – сухая, заросшая травой полочка под утесом. Здесь не страшен ни дождь, ни ветер. Проводники взяли гермы и ушли искать воду. Юра начал ставить палатку, а я решил вернуться по тропе и изучить странные плоды, которые валялись на тропе во множестве. Внешне они напоминали инжир, только твердый, а внутри каждого находился желудь. Набрал инжиро-желудей, попутно нашел два вида корнеплодов и один вид ягод. Вернулся в лагерь одновременно с проводниками. Тадын критически осмотрел мои находки, и, когда я пробовал каждую, он только повторял: «You will die». Подошел Такэ, охотник. Сгреб все, что я принес, и отбросил в сторону, оставил только ягоды. Ягоды оказались почти безвкусными, но и безвредными. Такэ и сам вернулся не с пустыми руками - принес птицу, двух крыс и белку-летягу. Его трофеи обожгли в костре и сварили. Белку отдали нам, остальное съели сами.

После ужина завели светскую беседу о болезнях. У Тадына оказался обширный ожог рядом с причинным местом, у Такэ - двухнедельной давности ушиб внутренних органов. Полечили их нашей аптечкой. Тадын долго и недоверчиво макал палец в желтоватую заживляющую пену – последнее достижение медицинской науки, оставленное нам Глебом - но разрешил-таки полечить его. Разговор перешел на болезни, которыми болеют люди Рая. Топ рейтинга составляли дизентерия, глисты и какая-то загадочная Дарья, вызываемая маленькими существами в животе. Вспомнилась белка. Выдали проводникам еще теплой одежды и легли. Долго не могли заснуть, все прислушивались к бурчанию в животе.

Утром в Ден спустились четыре тагина – женщина и три мужчины, идущие из Мечуки. Они вышли вчера утром. Значит, мы дойдем за два-три дня - соотношение скоростей нашей и местных мы выяснили, расспрашивая Тадына. Путники говорят, что на перевале очень много снега и мы умрем. Почему-то тут все такого низкого мнения о нас.

После Дена подъем продолжается. Практически не сдвинувшись по горизонтали, по вертикали мы набрали больше километра. Затем тропа вышла на гребень и пошла по нему вверх-вниз, вверх-вниз. Появились пятна снега. Тадын смотрит на снег, как кролик на удава. Когда он увидел, что Махмуд ест снег, он даже вскрикнул. Оказалось, что тагины знают, что снег - это та же вода, но ни при каких обстоятельствах не топят его и не используют воду, полученную из снега. Поэтому для лагеря долго и упорно искали место с водой. Нашли ближе к закату. Сегодня последний день, когда гиды идут с нами. Завтра они повернут домой, и тропу придется искать нам самим. По счастью, после пришедших из Мечуки тагинов должны остаться следы на снегу.

Вокруг лагеря - лес рододендронов. Здесь это - деревья с гладкими холодными стволами, достигающими в высоту десять метров и более. Тадын, зачем не знаю, поставил себе задачу разжечь костер из сырых рододендронов. Свел на дрова все деревья вокруг лагеря, да еще и сломал свой дау. При очередном ударе клинок обломился у основания. Пришлось ему, скрепя сердце, согласиться на сухой хворост, который набрали мы. И Махмуд подарил ему свой дау, купленный в Зиро.

Это был отличный вечер, прощальный вечер с подарками и проникновенными беседами. Я подарил Тадыну теплые перчатки, поскольку у него очень мерзли руки. Подарком, который доставил тагинам больше всего радости, оказались зажигалки Cricket. Спустя десять минут каждый из проводников уже мог уверенно зажечь зажигалку. Вернутся в племя - станут шаманами. Тадын заявил, что теперь сможет добывать себе пропитание, рассказывая историю нашего путешествия. Думаю, она будет сильно отличаться от моей. То, что для меня ново и важно, для тагина обыденно, и наоборот. (Вот, например, все имена тагинов-мужчин начинаются с буквы T, а женщин - с буквы Y. Для Тадына это - естественный порядок вещей.) Под конец, выпив на пятерых 10 пробок «русского рома» (это был спирт, настоянный Глебом на кедровых шишках, спасибо ему огромное), мы завели по-русски разговор про «хорошо» и «плохо». Тадын слушал очень внимательно с час, затем спросил, о чем мы так спорим. Получив ответ, он заметил, что Юра - это хорошо, а мы с Махмудом - плохо. Мы поняли, что он прав, и легли спать.

Проснулись в 4-30, за час до рассвета. К сожалению, Тадын практически ничего полезного не смог сказать про дорогу дальше. Смог только сориентировать нас в часах ходьбы тагинов. Для того, чтобы успеть пройти перевал, нужно выйти как можно раньше, это мы усвоили. Карты и мои рисунки оказались бесполезны - Тадын не понимал вид сверху. Сердечно простились с проводниками и зашагали к перевалу.

Тропа и дальше шла по хребту, по чистому и светлому рододендроновому лесу. Она взбегала на вершины холмов и спускалась во впадины. На северных склонах лежал снег и мы видели следы тагинов - значит, идем правильно. Единственным неудобством был нависающий над тропой бамбук. Низкорослые тагины рубили тропу под себя, а не под белых дылд с высокими рюкзаками. Воды не было до самого перевального взлета, а под взлетом нашлись сразу четыре речки. Из одной отважный Махмуд набрал воды, свесившись вниз головой с бревна-мостика. За речками лес кончился, и до перевала рос только низкий кустарник-рододендрон.

На перевал вышли в 13-30 и увидели Мечуку. Забавно, но с перевала Мечука выглядит так же, как на спутниковых снимках Google. Широкая желтая долина, взлетная полоса, разбросанные тут и там белые домики, монастырь на лесистом холме. На перевале собран тур из камней, увенчанный статуэткой богини Кали, и куча деревянных крестиков вокруг. Все-таки смесь религий здесь поразительная.

Дорога с перевала шла траверсом, по рододендроновым кустам, покрытым снегом. Трудно сказать, сколько мы искали бы спуск в Мечуку, не будь следов на снегу. Затем тропа пошла круто вниз, и мы сбросили 500 метров на одном дыхании, а снег все не кончался. Пикантной изюминкой спуска оказались скользкие снежные горки с торчащими заостренными бамбуковыми колышками. Тагины рубили себе путь наверх, и, конечно, не собирались устраивать нам казнь бамбуковыми колышками.

На первой свободной от снега площадке решили ставить палатку, костер разожгли на тропе. Под палатку нарубили бамбука. Наш первый настил оказался слегка кривобоким, но спать позволил и прикрыл острые срезы бамбука, торчащие из земли.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Перевал охраняет "дружелюбная" Кали

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Тагинская вариация на тему христианства

Через полчаса после выхода снег закончился. Тропа вниз была очень хорошая, но и шагу с неё ступить не давала. Справа и слева стояли стены джунглей. Тропа шла по узкому хребтику между двух рек, иногда хребет сужался настолько, и справа и слева от тропы торчали верхушки деревьев. Шли быстро, но тяжеловато, сказывалась накопившаяся усталость. Тропа спустилась к правой реке, долго петляла по плоской местности вдоль неё и, наконец, пересекла реку. По карте до полей и выселок Мечуки оставалось метров 500, а сам город был еще в четырех километрах за хребтом.

Остановились передохнуть у реки. За рекой тропа неожиданно пошла снова вверх, в джунгли. Юра, привыкший к бескомпромиссным тагинским тропам, пришел в очень мрачное расположение духа. Четыре километра по джунглям через хребет - это не то, чем хочется заниматься после трудового дня. Мы с Махмудом пошли дальше и через пять минут вышли на чудесное, желтое от сухой соломы поле. С наслаждением стянули с себя всю пропитанную миазмами джунглей одежду, разделись до трусов и завалились в солому. Сверху светило Солнце, а внизу, возле беленых домиков трудились люди. Это был рай. Вот и Юрик поднялся к нам из своего ада и тоже плюхнулся в желтое счастье.

К первому домику Мечуки мы подошли в 13-55, минута в минуту спустя неделю после выхода из Сийума. Здесь все было не так, как было у тагинов. Здесь был Тибет. Ветер-хозяин вольготно летал по просторам Мечуки, трепал флаги. Буддийские флаги были всюду – на домах, мостах, флагштоках. Дома без всяких там легкомысленных ножек - добротные дома, вросшие в землю. И люди совсем другие - неторопливые, обветренные, похожие на тибетцев. Военный грузовик привез нас на главную площадь Мечуки и оставил одних. Одних, потому что никто не взял нас в кольцо и не разинул рот в изумленьи. Тибетцы сдержанны.

Долго и трудно искали мы гестхаус в Мечуке. Он оказался на самом краю города, рядом с взлетно-посадочной полосой. Мы записались в реестр иностранных посетителей под номерами шесть, семь и восемь. У тагинов перекусить можно было в самой крохотной деревушке. Здесь же под многообещающей вывеской "ресторан" местная шпана варила на очаге какое-то зелье. Нам сказали, что сегодня в ресторане еды нет, только чай. Прошли весь город, в одном только месте нам предложили сготовить «мэгги», то есть китайскую вермишель. Вернулись домой, буквально не солоно хлебавши. Голодно, холодно, грустно. В эту тяжелую для экспедиции минуту вплывает в наш номер хозяин гестхауса и с широченной улыбкой осведомляется, не хотим ли мы покушать. Мы хотели всё – лепёшки, дал, яйца, картошку и капусту. Вкусно было до невозможности. Кто бы мог подумать, что к такому бараку прилагается сервис экстра-класса. Думается, хозяин прошел какой-то спецкурс по кулинарии для иностранцев. Ели, ели и не заметили, как ушли в нирвану.

Утром нас разбудил ритмичный рокот барабанов из соседнего дома. С утра пораньше там практиковали буддизм. На Мечуке лежало одеяло тумана, ветер еще не вступил в свои права. Мы отправились искать машину в монастырь. В центре города стояла автобусная остановка с жилой пристройкой. Её хозяин нашел для нас зеленый микроавтобус и предложил составить компанию. Он хорошо знал местность и её достопримечательности. В семнадцати километрах от города находится священная для индуистов пещера. Первым делом мы отправились туда.

Пещера небольшая, но волшебная. После совершения пуджи в ее гроте из выемки удивительной формы на паломника начинает течь вода очищения. Затем паломник должен пройти несколько испытаний. Пролезть в щель в скале, спуститься к реке по бамбуковым лестницам, и из залитой мутной водой полости в камне достать один из лежащих там камней – черный, серый или белый. Вытащишь белый – чист перед богом, серый – надо работать над собой, ну а черный – сразу головой в омут, который, кстати, в двух шагах. После этого испытания выжившие паломники по камушкам проходят в джунгли, где занавеской ниспадает живописный водопад. Безупречные индуисты способны пройти за ним, не замочившись. А льет там будь здоров! Так что штаны у нас у всех изрядно подмокли, а вот куртки испытание прошли – остались сухими. Весь этот мультиаттракцион выглядит очень здорово и вполне волшебно и заканчивается на солнечной полянке, увитой тьмой флагов, где удовлетворенные паломники устраивают финальный пикник. Паломники - большей частью сикхи, весь комплекс посвящен основателю сикхизма Гуру Нанаку, в пещере висит его портрет и сцены из жизни. Кроме Гуру Нанака в пещере на почетном месте находится фотопортрет еще одного святого, по всей видимости буддийского. Во всяком случае имя у него тибетское и имеет префикс «шестнадцатый», как у лам-перерожденцев. Кто это, станет ясно позже.

Из пещеры отправились в монастырь. На машине к нему подъехать нельзя, нужно полчаса подниматься по тропе. Расположен он здорово - на открытой всем ветрам вершине холма. Пониже вершины неподвижно висят в потоках воздуха огромные черные вОроны. Как привратники. Над ними – волнующееся море разноцветных флагов и дымящиеся курительницы. А над облаками дыма – сам монастырь. Строгость композиции нарушают только совсем не тибетские банановые деревья на заднем дворе.

В монастыре пыль стоит столбом. Выметают, вычищают мусор после вчерашнего праздника. Нас просят подождать и, когда пыль оседает, проводят внутрь. Сам настоятель проведет для нас экскурсию по монастырю. Буддизм здесь странный и непонятный. Монастырь принадлежит к старой школе ньингма, основанной Гуру Ринпоче. Но стоит здесь и статуя основателя секты желтошапочников Цонгкапы, и висит портрет Далай-ламы. Дальше - больше. Рядом с Ваджрапани установлен фаллос Шива-лингама, в другом зале - изваяние ужасной Кали. Буддизм - религия гибкая, быстро адаптируется к любым соседям. Махмуд внимательно изучает танки, статуи и маски. Долго беседует с настоятелем о какой-то старой танке под стеклом. Настоятель рад хорошему собеседнику и предлагает показать нам сердце монастыря – статую его хранителя. Проходим в небольшую комнату. В ней много старинных предметов, у стены целый склад тибетских мушкетов, заряжаемых с дула. Про них писали еще Пржевальский и Козлов. Посредине комнаты стоит статуя, лицо которой завешено узорно вышитым куском материи. Лицо хранителя видеть нельзя, говорит настоятель. Оно столь ужасно, что любой, кто его увидит, умрет от страха. Уже уходя из монастыря, заметили помост, уставленный очень искусно сделанной тормой – буддийскими подношениями. Из глубины помоста смотрело незнакомое лицо со знакомой подписью – тот же святой, что в пещере Гуру Нанака. Наш гид пояснил, что это хранитель Мечуки. Этот человек уже шестнадцать раз перерождался в Мечуке и защищает всех местных жителей. Шестнадцатый лама умер 20 лет назад и весь народ Мечуки ждет не дождется его 17го воплощения. Шестнадцатый был очень любим народом и многое сделал для него. Вся резьба в монастыре - дело его рук. На выходе из монастыря нам повязывают ката (или хадаки), ритуальные шарфы, и подносят чанг, тибетское пиво. Шестнадцатый лама заложил здесь отличные традиции.

Вообще, день проведенный в Мечуке, оставил отличное впечатление - легкое и свежее, как ветер. Даже странно, что здесь не бывает туристов. Наш гид с автобусной остановки говорит, что правительство отказывает выделять деньги на инфраструктуру, а у него есть куча идей, как сделать из Мечуки индийскую Швейцарию. Умный парень, всей душой любящий свой край. Пусть у него все получится.

Вечер выдался холодный, декабрь на носу. Мы растопили буржуйку в своем гестхаусе, слопали вкуснейший ужин. Печка и ужин потянули в сон. После ужина я взялся за дневник. Хотелось зафиксировать как можно больше событий этого насыщенного дня. Несколько раз просыпался, обнаруживал, что пока я сплю, дело не движется, докинул дров в печку и окончательно отключился.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Отдыхаем, пьем чанг возле монастыря

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Ворота монастыря

Из утреннего тумана появился гид с автобусной остановки и посадил нас на рейсовый джип Тата Сумо до Алонга. Кроме нас в джипе ехало еще шесть пассажиров. Бабушка, сказавшаяся больной, попросилась на лучшее место - во втором ряду у окна. Всю дорогу она курила длинную трубку и пускала дым в открытое окно. Махмуд так и эдак прилаживался, чтобы сфотографировать бабушку с трубкой, а та отворачивалась и прятала лицо от камеры. Стоило Махмуду убрать камеру, как бабушка расплылась в улыбке и протянула ему мятую пачку бетеля. Простодушный Махмуд поблагодарил бабушку и высыпал бетель в рот, да вспомнил, что в традиции мемба угощать гостей ядами. Он открыл свое окно и стал сосредоточенно отплевывать бабушкино угощенье. Старая карга беззвучно смеялась, попыхивая трубкой.

Если дорога вдоль Субансири наматывала огромные петли, то у дороги вдоль Сийома сами петли состоят из петель, как спираль у лампочки. GPS показывает, что средняя скорость нашего джипа 23 километра в час, при это по прямой за час мы проезжаем не больше восьми километров. Время от времени в глубоком ущелье видны участки Сийома. Хиленькая струйка неуверенно пробирается через нагромождение четырех-пятиметровых глыб. Вот и подтверждение нашей догадки о странно мощной воде Субансири. Сийом сейчас - это Субансири без воды. А Субансири - это Сийом, где уровень воды выше глыб в русле. Разница в расходе воды двух соседних рек, думается, объясняется тем, что Субансири берет начало в Тибете, где круглый год есть вода, а Сийом - в Аруначале, и в сухой сезон он почти пересохший. Нескончаемые петли дороги вместе с пивом "Крестный отец" создают ощущение, словно кружишься на карусели - приятное и расслабляющее. Так недолго и до Алонга доехать. Только нам в Алонг не надо. Нам надо выйти у начала тропы в Миггинг. А где оно - начало? Ни советские карты, ни попутчики в джипе не дают ответа.

Выходим наудачу, руководствуясь пивной интуицией. По тропе, идущей примерно в нужном направлении, я ухожу в разведку. Тропа идет мимо плаката, осуждающего уничтожение леса, мимо хижин туземцев, и кончается на огромной плеши посреди джунглей. Я долго брожу среди пней и пепелищ - ищу продолжение тропы. Ни намека. Тропу натоптали местные жители, когда сводили лес. Возвращаюсь к ребятам. Они уже наладили контакты с местными. Здесь живет народ бори, они христиане-католики. И тропа в Миггинг действительно начинается здесь, только немного в стороне. Один бойкий парнишка вызывается проводить нас до моста через Сийом. Тропа идет круто вниз, перепад высоты до моста 250 метров. Но тропа совсем не такая, как в землях тагинов. Тагинская тропа бескомпромиссна, она бы шла по линии падения воды, невзирая на уклон, скалы и заросли. Тропа бори разумнее, она льется аккуратным серпантином, и идти по ней можно без помощи рук. До моста Юра насчитал тринадцать поворотов тропы. Мост длинный, наклонный, и, как в лучших традициях Аруначала, с кучей низких бамбуковых арок, сквозь которые с рюкзаком не вдруг пролезешь. Мост гуляет волной, шатается из стороны в сторону и вообще напоминает кишечник, содрогаемый перистальтическими сокращениями. Дальше аналогию лучше не продолжать. Метрах в трехстах от моста виднелся песчаный пляжик-баунти, но за попытку добраться до него в сумерках сквозь джунгли мы сразу же поплатились разодранными руками и штанами.

Плюнули, спустились под мост, а там нас ждал огромный плоский камень - уютный и еще теплый после дня. Холодные ночи Мечуки подернулись дымкой и уже казались мрачной сказкой, которую бабушка-бори рассказывает на ночь непослушному внуку. Под теплым светом звезд мы с Махмудом искупались в Сийоме, вылезли и долго, не вытираясь, стояли, босые и счастливые, на нагретой солнцем скале.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Мост через Сийом

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Стоянка на берегу. После Мечуки - курорт - тепло

Прозвенел будильник. Уже почти рассвело, а вставать никому не хотелось. Надо было совершить поступок, продемонстрировать командирскую активность. Я высунул одну руку из спальника и потянул на себя молнию палатки. То, что открылось за тряпичной дверью, было лучше любого кукольного театра! Волшебное покрывало тумана приоткрывало то силуэты невиданных деревьев, то миражи далеких гор-исполинов, то изящную каллиграфию подвесного моста над нашей головой. В такое утро на одном дыхании можно наснимать целую фотовыставку. И самое поразительное все равно уловить не удастся - так уж устроен мир.

Сегодня мы ходим дойти до деревни Гашенг, километров 10 по прямой. Тропа расхоженная, то и дело встречаются люди с корзинами или курями под мышкой. Приходим к развилке и, руководствуясь картой, выбираем правую дорогу. Левая дорога идет наверх, в деревню Пайюм. Пайюм и Гашенг - две из одиннадцати деревень немногочисленного народа бори. Через час нам попадается дед, хороший, но веселый. Ему очень смешно, что мы идем в Гашенг этой дорогой. Дорога-то в Гашенг идет через Пайюм, это ж ежу понятно! Очень неприятно возвращаться по обратной траектории. Постараемся больше так не делать. Здесь логика троп не всегда очевидна, и возвратов можно избежать только опросом местных жителей. А в дальнюю дорогу нужно брать проводника.

В Пайюм входим в 13-30. Очень симпатичная деревенька, но будто вымершая. Только смутная тень промелькнет в одном из домов на бамбуковых ножках, и снова никого нет. Мы сидим на рюкзаках в центре деревни и размышляем. Идти дальше уже поздно, ставить дальше надо не позже 15-00. Деревня нам нравится. И под ногами валяются мандариновые корки, это тоже кое-что значит. Решено, остаемся тут. Сейчас докурим и начнет решать задачу контакта с иной цивилизацией.

Деревня решила задачу сама. Появился паренек лет тридцати (тут все, кому 30, выглядят на 20, потому и паренек) и на неплохом английском позвал нас к себе в гости. Вот она - сила намерения! Паренька звали Талинг Галинг, и он был школьным учителем Пайюма. За вечер, проведенный у него в доме, мы увидели и узнали такую пропасть интересного, что я и пытаться не буду уместить все в всой дневник. Между прочим, Талинг и сам был очень любопытен, и все паузы в наших вопросах заполнял своими. Мы оказались первыми иностранцами в Пайуме, так что вопросов у Талинга был целый мешок.

Он был путешественником - мечтателем, Колумбом Аруначала, но пока не бывал дальше Алонга. У него просто не было на это денег. Точнее, у него просто не было денег. Талинг долго и жадно расспрашивал, что нужно делать, чтобы поехать за границу, рассматривал паспорт и визы, делал пометки в блокноте. Я не стал говорить ему, сколько стоит виза - он бы не понял. Перед сном он бережно завернул свой блокнот в пальмовый лист и сказал: «У меня теперь есть мечта. Я поеду за границу».

Но я тороплюсь - это было потом, а сейчас мы сидим у очага в доме Талинга и делаем поп-корн из красной кукурузы. Да-да, кукуруза здесь цвета венозной крови. В пепел очага летят зерна кукурузы, и скоро сами выскакивают оттуда готовым поп-корном. Воздушную кукурузу заедаем забродившим рисом, который Талинг называет пивом, и уверяет, что это пиво - очень полезно.

Красный угол дома Талинга украшала коллекция черепов добытых им животных. Она была поскромнее, чем у охотника из Ньюгина, зато рядом с ней на стене оказался вывешен целый арсенал оружия. Почетное место занимал боевой лук и два колчана стрел к нему. Все стрелы были с металлическими наконечниками и содержались в образцовом порядке. Наконечники стрел в одном из колчанов были отравлены ядом аму. Мы узнали это случайно. Когда я вынимал стрелу, Талинг походя попросил не трогать кончик, а то придется умереть. Яд аму бори покупают у тагинов - только тагины способны найти в горах и распознать ядоносный аму. Приготовить яд из растения бори умеют и сами. Лук не декоративный - отец Талинга до сих пор охотится с ним. На крупного зверя отравленная стрела эффективнее пули - зверь погибает, не пробежав и ста шагов. К колчану с отравленными стрелами приторочена плетеная корзиночка для хранения запасной тетивы. Рядом с главным луком висят несколько луков поменьше. Один - детский, с легкими стрелками без наконечников. Из него можно подбить птицу или грызуна. Еще есть лук с бамбуковой чашкой на конце, используется как мышеловка. Лук сгибают, колечко тетивы укладывают в чашку и распирают специальным фруктом, низка которых висит тут же. Мышь лезет в чашку за фруктом и оказывается зажата тетивой.

Немного в стороне к стене прислонено ружье Талинга и несколько дау. Дау у бори не прямые, как у апатани и тагинов, а изогнутые вперед. Рубить таким удобнее. Далеко в углу за плетеным рюкзаком свет фонариков высветил еще одну рукоятку, снабженную гардой. Это оказался длинный прямой меч в потертых кожаных ножнах, совсем не похожий на дау. Боевой меч. Талинг объяснил, что меч использовался на войне и иногда в стычках между соседними деревнями. Его отец убил этим мечом немало врагов. Тяжело переваливаясь, к нам подошел старик - отец Талинга, отработанным годами движением отправил меч в ножны и унес куда-то. С этого момента мы стали по-другому смотреть на дедушку, поддерживающего огонь в очаге.

С оружия разговор перешел на яды. Мы знали, что кроме моментально действующего яда аму в Аруначале распространены яды долгодействующие. Народ мемба подмешивает их в пищу богатым гостям, те умирают через неделю-другую, а убийца со временем богатеет. Так же переносятся и другие качества – смелость, сила. Талинг пересказал нам эту легенду слово в слово и добавил, что отравлениями занимаются оба буддийских народа Аруначала - мемба и монба, народ Таванга, и только они. Затем с полки высоко над очагом он, как величайшую драгоценность, достал какие-то метелки, завернутые в лист банана. Его глаза радостно блестели. «Никого из нашей семьи не отравят мемба», - сказал он, - «потому что у нас есть это!». По его словам, на метелках живут какие-то маленькие существа. Если кому-то из семьи Талинга приходится принимать пищу в землях мемба или в Таванге, то, прежде чем есть, они погружают метелку в пищу. Если в пищу подмешан яд, существа на метелке издают какой-то звук, если нет - молчат. «Многие», - продолжал Талинг, - «хотят купить у меня эти ветки, но я знаю их ценность и никогда не продам».

С ядов разговор перескочил на вероисповедание. Все бори в Пайуме христиане-католики. Христову веру бори приняли в 1970 году, и, что интересно, выбрали её из чисто практических соображений. На этой территории долго пытался прижиться индуизм, пришедший из Ассама. Но религия индусов показалась бори слишком затратной. Любое обращение к богам за помощью требовало дорогостоящих жертвоприношений, а для того, чтобы принести в жертву митуна, целой семье нужно работать год. (Митун – местный эндемик, что-то среднее между яком и коровой, с большими и толстыми рогами). Добрый Бог Христос не требует жертв или даров. По всем тем же вопросам, будь то изгнание болезни или удача на охоте, с ним можно договориться, всего лишь читая молитвы. Такой подход очень понравился народу бори. Кстати, христианство совершенно не мешает вывешивать им над своими домами тотемы животных – шкуры леопарда или крылья птиц.

Перед сном Талинг написал письмо учителю из Гашенга, чтобы тот помог нам и показал путь через джунгли к Брахмапутре. Письмо, написанное в свете очага, вызвало в памяти путешествие Герды из "Снежной королевы" Андерсена. Незнакомые руны, вырезанные на сушеной рыбе, должны были открыть нам заветный путь.

Мы легли спать в доме гостеприимного добродушного школьного учителя, а когда я открыл глаза, то оказался вдруг в жилище бесноватого шамана. Проснулся я оттого, что мне плеснули водой в лицо. Была полночь. Хижина была озарена багровым языками пламени, в очаге горел высокий костер из поленьев в руку толщиной. Жена Талинга носилась кругами по хижине, тут и там брызгая водой из бамбукового ведерка. Сам Талинг сидел у очага, взгляд его был устремлен в никуда, а на коленях он держал своего двухлетнего сына, напуганного до смерти. Талинг выхватывал из костра то одно горящее бревно, то другое, и под невнятное бормотание пронзал им невидимых врагов справа и слева от себя. Жена его на бегу пела что-то, в ее песне часто упоминались Иисус и Мария. Где-то с час я заставлял себя не спать. Хотелось быть уверенным, что этот ночной ритуал не предшествует принесению в жертву нежданных гостей. Потом усталость взяла свое, и я отключился.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Жители Поюма

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Жители Поюма

Утром Талинг снова был мил и обходителен. От объяснений ночного шабаша он уклонился. Возможно, он так лечил своего сына, у которого какие-то проблемы с дыханием. День начинался жаркий и душный. Мы вышли из Пайюма, прошли заброшенную армейскую базу с вертолетной площадкой и доверились тропе. Сегодня она вела себя как порядочная женщина, и к двум часам дня привела в Гашенг. По дороге мы обрывали с кустов и ели какую-то ягодку, напоминающую малину, но раз в пять меньше. Маймуд после каждого перехода выжимал майку. Потом оказалось, что даже его пенка, вставленная внутрь рюкзака, мокрая от пота. Тропики.

Вход в Гашенг представлял собой грубую каменную лестницу, ведущую к воротам из каменных глыб. За воротами виднелись пальмовые крыши и мандариновые сады. Симпатичная деревня с традиционным укладом жизни, очень естественная. И, думаю, останется такой, пока сюда не построят дорогу. По письму Талинга нас сразу провели к дому Гадук Сэра, учителя Гашенга. Дом большой, с просторной верандой. Пол из досок, а не из бамбука - Гадук Сэр не бедствует. На веранде мгновенно появились три дымящиеся кружки вкуснейшего чая со специями и толпа ребятишек.

Сам Гадук Сэр вернулся домой с темнотой. Он был на охоте и принес сову, но большая красивая птица после обжигания в костре вдруг превратилась в обугленную мышь. Подобные несуразности обращали на себя внимание во всем жизненном укладе Гадук Сэра. В его большом доме пол и циновки были грязные, так что прилечь было негде - семья его и гости сидели на низких и неудобных табуретках. В углу стоял черно-белый телевизор с кассетным видеомагнитофоном. К вечеру пришла толпа гостей, стала пить ром и смотреть телевизор; а Гадук Сэр сидел в углу и злился. Какая-то неустроенность, кривобокость во всем, при этом сам он был хорошим человеком и помогал нам совершенно искренне. К слову сказать, в его доме была одна деталь, исполненная безупречно. Речь идет о свиноферме, она же биотуалет. С веранды дверь, завешенная занавеской, вела в небольшое двухъярусное помещение. Нижний ярус представлял собой три глухих кубических клети высотой метра полтора. В каждой клети сидело по свинье и стояло деревянное корыто, наполненное желтоватой жидкостью. Вместо потолка над клетями проходил узкий настил из бамбука. Технология проста: выбираешь свинью, садишься над ней на настил и начинаешь ее кормить. Первое время не слишком приятно, когда твой интимный процесс сопровождается вкусным чавканьем в полутора метрах внизу, потом привыкаешь. Лучше не ходить в туалет с утра, когда свиньи голодны - они начинают подпрыгивать и бросаться на стены в поисках угощения. Зато в туалете довольно чисто и абсолютно отсутствуют неприятные запахи. Свинский туалет – отличная альтернатива дорогостоящей системе биоканализации, которую сейчас устанавливают в России в загородных домах.

Гадук Сэр накормил нас ужином из риса и вареной оленьей шкуры. Олень имел неприятный запах, так что ели мы с трудом, а Махмуд даже оставил часть шкуры в тарелке – небывалый случай. Странно, что в деревне, окруженной полями, не едят с рисом никаких овощей. Вечером в хижине Гадук Сэра дым стоял коромыслом. Что-то кричал телевизор и с той же громкостью говорили подпитые гости. То и дело звучали слова "Доньи Поло", после чего неизменно раздавался взрыв смеха. Похоже, бори сделали свою старую религию почвой для анекдотов. К нам подсели два паренька и, узнав, куда мы идем, были очень удивлены, что мы без оружия. Затем долго и нудно рассказывали, какие у них в джунглях страшные медведи и тигры.

Мы поставили палатку на веранде, надеясь, что толпа не стопчет нас по окончании киносеанса. Гадук Сэр обещал нам найти проводников на дорогу до Миггинга. Завтра стартуем в джунгли.

На рассвете нас разбудил визг и рев голодных свиней из соседнего помещения. Гадук Сэр не смог найти проводников для нас - все сейчас заняты в поле. Предложил взять двух мальчишек - своего сына и сына соседки. Оба не знают ни слова по-английски, хорош учитель! Я решил внимательно разобрать карту с Гадук Сэром. Мальчики молодые, с ними мы можем получить неприятности на ровном месте – остаться без воды или заночевать на склоне. Просидели над картой час и решили выходить завтра рано утром. На пути в Миггинг только два места, где есть вода, и переходы до них и между ними очень длинные. Особенно переход до второй воды - через перевал по плохой тропе.

Сегодня у нас будет дневка. Гадук Сэр сперва огорчился. Он уже успел приготовить нам ланч в дорогу – три порции горячего еще риса, завернутые в банановые листья и перевязанные веревочками из лиан. После долгих уговоров нам удалось всучить ему немного денег за пищу и кров, тогда он снова воспрял духом. Используем этот день, чтобы зашиться, постираться, даже, страшно сказать, помыться. Махмуд пошел знакомиться с культурами местных садов и огородов, а еще поискать площадку под палатку где-нибудь в укромном месте. Очень не хочется еще ночь ночевать в сумасшедшем доме.

У Гадук Сэра остался только я с Юриком и старый дед, отец хозяина дома. Гадук Сэр утверждал, что деду больше ста лет. Дед ходил мало и медленно, но делал на удивление много. Утром он взял дау и бревно диаметром сантиметров 15 и принялся стесывать его с торца. Образующиеся кусочки древесины дед время от времени относил свиньям. Это была вторая и последняя часть их рациона. На вкус древесина была сладковатой и с голодухи ее можно было бы есть. От бревна дед отвлекался несколько раз. Один раз - чтобы сготовить обед и накормить нас. На обед, как и на завтрак и на вчерашний ужин, мы кушали того же оленя с рисом. Только, похоже, кожа кончилась, началось мясо. Дед сготовил оленя вкусно - мясной супчик и даже несколько крохотных помидорок в нем. В другой раз дед надолго отложил бревно и сплел корзину из полосок лианы. Заготовленные полоски кончились и дед тут же наделал новых специальным кривым ножичком. Часа три - и корзина полностью готова, есть даже лямки для переноски на спине. В этом столетнем старике поражала неутраченная точность движений. Ножом и дау дед орудовал, как ювелир. Наверно, эти способности уже закрепились у бори на генетическом уровне. Еще несколько раз дед отвлекался ненадолго, вытаскивал откуда-то несколько запыленных шкур и предлагал нам. Может быть, хотел продать. Одна из шкур когда-то принадлежала красной панде. Не читают и не чтят в Аруначале Красную Книгу.

Вернулся Махмуд - не нашел площадки, да и фруктов с овощами тоже. Кроме мандаринов на деревьях росли какие-то большие цитрусы, но еще неспелые и несъедобные. Над нами простер крыла уже плохо перевариваемый призрак риса с бесконечным оленем. Мы уже были готовы бежать от призрака и готовить ужин из собственных продуктов, когда появился благородный сэр Гадук с корзиной овощей. Очень быстро в очаге запекли картошку, которая по вкусу напоминала хлебный мякиш. Бори круглыми палочками счищали с картошки кожуру, мы трескали вместе с кожурой. Другие овощи бодро булькали в кастрюльке на очаге. «Овощи в Гашенге достать тяжело», - сказал Гадук Сэр, - «в это году деревня решила не сажать овощей, а посадить на всех полях рис и еще один злак, из которого мы варим вино». И он показал на второй очаг, где грелся огромный чан, а рядом лежала охапка хмеля. Мы были восхищены новаторским решением жителей деревни. Интересно, что они надумают в следующем году?

Когда раскладывали еду по тарелкам, разговор зашел о географии. Гадук Сэр учит своих школьников по карте, на которой еще не распался СССР. Такого подвоха от самого большого государства в мире он никак не ожидал и долго чесал в затылке - что же он теперь скажет детям?! Ужин удался на славу, хоть без оленя и не обошлось. Фильм сегодня Гадук Сэр поставил лирический, так что аудитория собралась соответствующая - тихая и вдумчивая. Мы легли пораньше, готовясь к трем долгим ходовым дням.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Ребенок бори

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Гадуксар и его семья в полном составе

Заботливый дед разбудил нас в 3-37. Пока мы с Махмудом в коконах спальников еще только готовились стать бабочками, Юра уже сготовил завтрак. Много овсянки с сублимированным творогом - вот лучший способ встретить день. С рассветом вышли. Мальчики с ружьем впереди, смешные дяди с палочками сзади. Здесь с палочкой ходят только старики, а с двумя - только доживающие последние дни старухи.

Тропа за Гашенгом отличная. Юра на первом километре повредил колено, так что его пришлось разгружать. Подо мной вывалилась каменная ступенька, и я улетел вниз головой в каменную расщелину. Долго лежал, приходил в себя, думал о том, что жизнь пора менять. Подбежали Махмуд и один из мальчиков, вытащили меня на свет божий. Отделался только ссадинами, сам не поверил. Подошли к мосту через реку Сике - труба из лиан без единой доски настила. И самая низкая из тех, что мы видели - с рюкзаком можно идти только на корточках. Махмуд и Юра как-то прошли, а я, сколько ни пыжился, пролез только первые метров пять. Чувствую - мост заходил ходуном. По внешней стороне трубы, двигаясь как обезьянка, ко мне спешил один из мальчишек. Подхватил рюкзак и побежал обратно, уже внутри трубы. Вся эта воздушная акробатика - в тапочках на босую ногу.

За мостом мальчики убежали вперед, и мы видели их на тропе всего еще один раз. На развилках они клали пару веток поперек той тропы, куда идти не надо. Иногда не делали и этого. К вечеру мы пришли на площадку, уложенную бревнами. Гадук Сэр называл ее "Army camp". Проводников мы и тут не встретили, только на расчищенном от джунглей месте ярко горел костер. Сварили суп на пятерых, но мальчишек не докричались. Не ребята, а зверята. Место, где мы разбили лагерь, было очень живописным. Каскад реки, обомшелый мост, застеленная бревнами площадка и высокая стена джунглей вокруг нее. Сумрачную красоту места дополняла клубящаяся серая туча над головой. Однако жить здесь оказалось неуютно. Воздух до предела напитан влагой. От реки поднимаются нездоровые миазмы, иногда даже трудно дышать. Туча сверху грозит пролиться дождем.

Едва стемнело, джунгли вокруг ожили. Отовсюду полезли насекомые: огромные рыжие муравьи, палочники, двухвостки, какие-то крохотные червячки, доверчиво тыкающиеся головкой в открытые участки кожи. Крови хотят нашей, не иначе. Махмуд снял с себя мотающее хоботом чудовище, напоминающее ехидну в миниатюре. За периметром лагеря не прекращается треск веток и тяжелые вздохи. Боюсь, мы слишком вкусно пахнем. Но что действительно неприятно - это нечувствительные укусы местных мух, к вечеру превращающиеся в болезненные нарывы.

Ночью часто просыпались, мокрые от пота. Каждого мучил свой индивидуальный кошмар. За тонкой тканью палатки джунгли то и дело разражались хриплым хрюканьем, и мне грезилось, что огромный кабан вот-вот выскочит из джунглей и подденет меня на свои чудовищные клыки. Вспоминались черепа кабанов из дома Талинга, украшенные клыками сантиметров по десять. Я не выдержал и проложил рюкзак вдоль своей стены палатки в качестве психологической защиты. Юра мучился своим коленом. После дневного перехода он почти не ходил, сидел у костра и готовил еду. Колено опухло и плохо гнулось. Теперь в палатке он вертелся, искал без болезненную позу. Мы знали, что завтра - очень тяжелый переход и выспаться совершенно необходимо. Но не получалось.

Встали-таки в 3-30, но после бессонной ночи сборы двигаются как в киселе. Я присел у костра, проснулся оттого, что бревно настила больно впилось в бок. Когда рассвело, докричались мальчишек, и, пока они снова не улизнули, всучили им рюкзачок с 10 литрами воды. Даже если не дойдем до ручья, воды на вечер и на утро нам хватит.

Вышли только в 6-50, очень поздно. Тропа вскоре полезла на перевал, начался долгий подъем. Юра решил нести полный груз, несмотря на боль в колене. Для него этот день будет еще тяжелее, чем для нас с Махмудом. Но пока все ничего - мы проснулись, тропа отличная. Празднуем день ботаника - прямо на тропе Махмуд один за другим отыскивает диковинные фрукты. Этот - словно свекла, покрытая толстой древесной корой, с розовой мякотью под ней. Другой – вылитая слива, но косточка у нее так велика, что толщина мякоти всего несколько миллиметров. Третий – круглый мясистый стручок с красными семенами внутри. Каждые десять минут - что-то новое. Каждый новый дар джунглей мы растираем, нюхаем, пробуем, сплевываем. Как правило, все они безвкусны. Юрик нашел нечто, очень похожее на грушу, только очень твердую. По вкусу тоже отдаленно напоминало грушу, поэтому Махмуд пренебрег правилами техники безопасности и отправил ее в рот целиком. Наверное целый час после этого у него текли неудержимым потоком грушевые слюни. Я нашел красивую синюю ягодку, очень сочную. Раздавил ее между пальцами и уже поднес кусочек ко рту, когда почувствовал, что пальцы щиплет, будто соль попала в рану. Подумав, решил сохранить свой рот для будущих свершений.

Махмуд оставлял себе по одному экземпляру каждого из небольших плодов. Может, вечером удастся разговорить мальчишек. Они нас до сих пор дичатся. Мы их почти не видим, на развилках продолжается игра в казаки-разбойники. Один раз видели издалека, как они запихивают себе в котомку большую птицу, еще живую, и снова нет их.

Тропа дошла до высоты 2100 метров и истаяла в джунглях. Нет, так слишком драматично. Если быть точным, тропа пошла траверсом вокруг горы, но не по земле пошла и не по камням, а по деревьям. Бори-затейники порубили лес выше по склону, деревья попадали друг на друга, сплелись кронами и образовали чрезвычайно неудобную, трещащую, пружинящую и проваливающуюся в никуда дорогу. Час, два, три ползли мы по этой тропе. Большой удачей и возможностью передохнуть были горизонтально упавшие стволы деревьев-великанов. Мне мнилось, что мы - жучки, занесенные ветром на край орлиного гнезда высоко на отвесной скале. Ползем по этому краю, отчаянно цепляясь лапками за ветки, и самое лучшее, что может с нами случиться - выйдем на второй круг. Устали до отупения. Изредка нас подбадривал свежий срез бамбука - значит, мальчики прошли здесь.

За поворотом в глаза бросилось что-то яркое и желтое. На буреломе тропы кем-то построена бамбуковая площадка и засыпана сухими листьями. Желтые листья снизу, желтое солнце сверху, мы посредине - грызем орехи и сухофрукты, запиваем водой. Далеко внизу под орлиным гнездом растворяются последние клочки тумана. Лежать легко. Едва расслабились, слышим шорох в кустах и тихий хруст. Это наши мальчики догрызают обугленную птицу.

После обеда еще пара часов тяжелого гнездового траверся, и все. Дальше идет неплохая гребневая тропа. Здесь уже бассейн Брахмапутры, земли народа Ади. Вдоль тропы все чаще встречаются ловушки на мелкого зверя, похожие на маленькие луки. Даже по хорошей тропе до реки мы уже не дойдем, просто нет сил. Останавливаемся на ночь у плетеной летовки, воду будем использовать ту, что принесли с собой. Ниже лагеря по склону - роща банановых деревьев. Я решил вспомнить советы Туки - на остатках батареек принес из рощи цветок банана и кусок ствола. Вяло ползая вокруг костра, распотрошили и сварили и цветок, и сердцевину ствола бананового дерева. Ядро цветка - действительно деликатес, тает во рту. Только перед варкой нужно удалить зародыши плодов - они имеют очень горький вкус. Ствол - не цветок, но тоже вполне съедобен.

Беспокоят покусанные мухами ноги. И у меня и у Махмуда они распухли, из укусов сочится гной. Может там зарождается новая жизнь? Палатку поставили без тента. Тент мокрый, а небо ясное. Всю ночь слушали треск веток совсем рядом с палаткой и утробные вздохи. То и дело кто-то из нас выглядывал из палатки и светил фонариком, но видел только смутные тени. Потом порешили, что палатка - большое и страшное существо, и никто на нее нападать не осмелится. С тем и заснули.

Звери ночью нас не съели, только кто-то из них от безысходности спер полкило дала. Должно быть, не белка - утащил вместе с пакетом. Мальчиков отыскали только через полчаса после выхода. Они доставали из одной ловушки ади задушенную белку. С очередного поворота тропы открылся вид на восток, на долину Брахмапутры. Великая река еще спала под густым одеялом тумана. А через час взошло солнце, туман растаял и она сама предстала перед нами. Момент был торжественный и волнующий. Там, между отвесных скал, лениво ползла голубая змея, способная в моменты гнева разрушать города. На поворотах ее кожа совсем чуть-чуть морщилась белой пеной, и солнце играло на ее чешуе. Брахмапутра сказочно прекрасна, по другому не скажешь.

На подходе к Миггингу наша тропа пошла над строящейся дорогой. По дороге двигались люди, и наши проводники придумали себе занятие – стали сверху кидать камни, но не в людей, а рядом. Большие камни. Мы и до сих пор не вполне понимали, к чему нам такие проводники, а тут и вовсе расстроились. Рассчитались с мальчиками и отпустили их в джунгли, в родную стихию. Прямо на входе в Миггинг нас перехватили военные строители дороги и отправили к себе на базу обедать. Затем погрузили на джип и отвезли в Миггинг в гестхаус. Вся операция прошла по-военному четко и оперативно, за что им большое спасибо.

Гестхаус в Миггинге предназначен для командировочных и еще не достроен. Он не стоил бы отдельного описания, если бы не Супервася. По паспорту его зовут Чун-Чун, что в переводе с тибетского значит «немножко». Родители Чун-Чуна рано умерли, и прозвище ему дала старшая сестра, а затем закрепил в документах индийский паспортный стол. Чун-Чун – смешной маленький тибетец лет пятидесяти, родом из Дарджилинга. В свое время женился на девушке мемба и давно уже живет в Аруначале. Сейчас он работает супервайзером строящегося гестхауса, за что мы и стали его называть между собой Супервасей. С момента, когда мы поступили в его распоряжение, Чун-Чун обхаживал нас, как мать родная. Расставил по комнате свечи, готовил нам чай и еду, и все тревожился, все ли у нас хорошо. А в перерывах между хлопотами рассказывал нам истории. Про себя, про народы Аруначала, про удивительные места, до которых мы не добрались.

Вот взять народ мемба. Еще лет двадцать назад почти каждый готовил яды для гостей. А сейчас бояться нечего - в Тутинге, скажем, уже никто яды не практикует. Только в деревнях по соседству остались несколько отравителей, да и тех все знают. Хотя, само собой, иностранца отравить милое дело. Денег-то у вас очень много. Чун-Чун говорил о деньгах спокойно, как-то целомудренно. Деньги его не трогали. Зато большую роль в жизни Чун-Чуна играла религия, тибетский буддизм. Чун-чун исходил Аруначал вдоль и поперек и знал все тайные паломничества штата, их истории и легенды. По карте и некоторым косвенным данным мы еще в Москве пытались предугадать, где могут находиться такие места. И теперь ликовали вместе со светом свечей, потому что некоторые догадки попали в десятку. Нам очень, очень повезло с Чун-Чуном. Я писал и писал вслед за ним, а он все рассказывал про огромные пещеры, вмещающие сотни паломников, про паломничество мужества через лес, где живут тигры, про озера, предсказывающие судьбу, про целый мир со своей географией и законами природы.Мы сидели на крыльце гестхауса. Далеко-далеко под ногами несла воду жизни и смерти вечная Брахмапутра. Далеко-далеко надо головой звезды водили хороводы с Доньи и Поло. Мир Чун-Чуна был куда как реальнее цен на нефть и даже, может быть, реальнее, чем мы сами.

Перед сном мы с удовольствием потравили йодом личинок мух, поселившихся в ногах. Как вкусно жить! Назавтра нам предсказали автобус в Тутинг в 9-30 утра.

Прозвенел будильник и почти тотчас же из утреннего тумана соткался Супервася с подносом. На подносе дымились три стакана горячего чая. Пили чай, не вылезая из спальников.

После завтрака спустились на автобусную остановку метрах в трехстах от гестхауса. Кроме нас, автобус ждали учитель Миггинга и еще один местный житель в оранжевой куртке. Ждать начали в 8 утра. До 12 в сторону Тутинга не проехало ни одной машины. Учитель пошел домой, оранжевый житель продолжал сидеть. Пришел Чун-чун, поинтересовался, как у нас дела. Принес нам сахарного тростника на погрызть и диковинный фрукт, который на хинди называется амрут, а английского названия не имеет. Махмуд достал свою коллекцию фруктов из джунглей и передал Чун-чуну на экспертную оценку. Тот, совместно с оранжевым жителем, рассмотрел коллекцию и коллегия вынесла вердикт. Съедобен оказался только один фрукт - полупрозрачный нежно-зеленый плод, похожий на помидор и перец одновременно. Попробовали его - не понравилось. Горький.

День перевалил за половину, а машины в Тутинг не было по-прежнему. Мы с Махмудом сходили в лагерь к военным поклянчить - те машину не дали. В деревне было две машины, но одна сломана, в другой нет бензина. То есть бензина нет в обоих и вообще нигде нет. Скоро нам будет казаться, что бензина вообще не бывает. Еще и телефонная связь отсюда до Тутинга не работает - упала вышка. Безнадега. Автобусная остановка на краю Земли. Оранжевый житель около 15 часов внезапно подпрыгнул, подбежал к каждому из нас и на ломаном английском объяснил, что надежды нет, no hope. Мы остались на остановке одни. Так и сидели, пока на небе не засияла пара звезд, как с картин Рериха - Венера и Меркурий. Вернулся оранжевый житель, из солидарности посидел с нами минут десять, затем воскликнул свое фирменное "no hope", и ушел спать.

Мы взвалили рюкзаки на плечи и отправились к Супервасе. Чун-чун обрадовался нам и сготовил ужин - простой и вкусный. За ужином мы болтали с Чун-чуном на разные темы, как со старым знакомым. Уходя спать, Чун-чун сказал: "Мы знакомы только второй день, а мне уже кажется, что мы - одна семья". И это, конечно, была целиком его заслуга. В холодном недостроенном бараке мы чувствовали себя как дома.

Начало дня разыграли без ошибок. Туман, чай в постель, завтрак у Чун-чуна, рюкзаки на автобусной остановке, учитель и оранжевый житель, до 12 часов машин нет. В полдень Чун-чун принес сахарный тростник и сказал, что торопиться уже некуда. Еженедельный автобус в Тутинг прошел в час ночи. Сегодня понедельник, из Тутинга по средам летает рейсовый вертолет в Итанагар. До Тутинга - 48 км, но машин нет. Задачка.

Учитель ушел в деревню и скоро, довольный, протарахтел перед нами на мотоцикле в сторону Тутинга. Нас с грузом на мотоциклах не увезти. Подумали, подумали, и решили идти пешком. Посмотрим мир, познакомимся с новыми людьми. Не всю же жизнь торчать на автобусной остановке! Только вот дойдем ли - это вопрос. Колено у Юрика до сих пор не в форме. Ходит - хромает. Встаем, надеваем рюкзаки, берем в руки палки. И, словно в ответ на нашу решимость, из-за поворота раздается долгожданный шум двигателя. Когда пыль оседает, мы обнаруживаем рядом с собой крохотный жучок Тата, который специально прибыл, чтобы забрать нас туда, где хорошо и где вертолет. Наверное, лишил бензина все мотоциклы деревни. За свой благородный порыв жучок хочет 5000 рупий. Это раз в 10 больше, чем мы ожидали, я долго тестирую шофера на понимание десятичных чисел. Тот стоит на своем, как утес. Сошлись на 4000 и женщине с ребенком в нагрузку. Нагрузку с ее багажом посадили на переднее сиденье. Мы тоже загрузились с некоторым комфортом - на грудь ничего не давило, и у меня была возможность, изогнув руку винтом, доставать до ручки стеклоподъемника. Простились с Чун-чуном и отбыли в Тутинг. На полдороге нам повстречался учитель из Миггинга - грустный и одинокий. Почему мотоциклист оставил его в этом безлюдном месте, а не довез до Тутинга, мы так и не узнали. Взять страдальца с собой мы не могли никак. Чтобы погрузить учитель в нашего жучка, его пришлось бы распилить как минимум на 6-7 маленьких учителей. И тогда я уж точно не смог бы достать до ручки стеклоподъемника.

Чун-чун говорил, что Тутинг, это тот же Миггинг - просто деревня. Поэтому, когда нашим глазам открылся раскинутый по огромной территории электрифицированный поселок с парками, храмами, и, что совсем уж немыслимо, движущимися автомобилями - мы совершенно растерялись. Долго колесили по улицам Тутинга, глазея направо и налево, пока шофер не догадался спросить, куда нам хотелось бы попасть. Время было еще не позднее, и нам захотелось попасть в вертолетную кассу.

Касса пространственно совпала с кабинетом одного сотрудника поселковой администрации. Сотрудника звали Жамо, его отличал проницательный взгляд и умение задавать неудобные вопросы. "Как вы здесь оказались? А соответствует ли ваш пермит вашему реальному пути? А что это у вас упаковано в бамбук, не оружие?" На наше счастье, в местном университете внимательных людей Жамо познакомили только с внешними приемами ведения допроса, не объяснив сути. В ответ мы пороли ему какую-то благостную чушь про красивые горы и ориентирование по карте автодорог. А вот бамбуковый колчан с отравленными стрелами я все же от греха убрал внутрь рюкзака. Жамо долго разбирал с нами два варианта вертолетного рейса: Тутинг-Пасигат и Тутинг-Итанагар. Он говорил, что хочет помочь нам не ошибиться, и принять единственное для нас оптимальное решение. Волынка продолжалась час, потом пришел ответственный за вертолет и сказал, что мест нет. Жамо задумался на секунду и заметил многозначительно: "Вот видите!". Потом он сел на мотоцикл и откланялся.

Что тут было делать? Заселились в inspection bungalow (АйВи почему-то) - гостиницу для туристов и командировочных. Бунгало строили с душой - вокруг него цветники и дорожки, посыпанные гравием. В холле - огромный монолит обеденного стола в центре и кожаные стулья вокруг. В книге записи иностранных гостей - аж 63 фамилии. Первые иностранцы приехали сюда в 2004 году для совершения паломничества. Остальные - в основном команды рафтеров, стартующих по Брахмапутре из Тутинга.

Сидеть в четырех стенах резона не было, мы отказались от ужина в бунгало и пошли в народ. Народ в Тутинге живет серьезный. По вечерам мужики собираются в группки по 3-4 самурая, ходят взад и вперед по главной улице, позвякивают своими дау, сверкают глазами. Некоторое время мы гуляли с индийскими летчиками, они показали нам рынок и кузницу. Кузница - самое настоящая - с горном, наковальней и огромными молотами. На горне установлен трезубец Шивы. Кузнец - маленький индус, работает красиво - оторваться невозможно. Летчики - они уже много раз видели, как кусок металла превращается в дау, им было неинтересно. Они откланялись, посоветовав нам не гулять по Тутингу после наступления темноты. Мне кажется, мы тут уже более свои, чем эти служивые. Для подтверждения нашего аутентичного статуса выбрали самую пролетарскую пирожковую и попробовали, что называется, из каждой тарелки. Когда уже было поздно что-то менять, Махмуд поднял вопрос, кто нас кормит - мемба или ади? Три нахмуренных бородатых мужика обступили с трех сторон крохотную хозяйку. Уж не мемба ли ты, золотко? "Да что вы, прости Господи, как можно?! Ади я, и папа мой ади был, и мама!" Хозяйка начала нервно расстегивать свой халат. Я подумал, что она хочет продемонстрировать какую-то анатомическую особенность, доказывающую, что она - из племени ади. Нет - достала крестик. Значит - не мемба. Вот теперь - спасибо за ужин, хозяйка!

В ночной чернильнице Тутинга плавало всего несколько светлых пятен. Одно из них сияло ярче остальных, оттуда лились песни и звуки музыки. В храме Шивы творился маленький праздник. Мы осторожно подошли к освещенному входу и немедленно оказались втянутыми в действо. Нас разули, усадили в свой круг на циновку и вручили музыкальные тарелочки. В центре круга сидел барабанщик и вел партию. Остальные довольно ловко подыгрывали ему на тарелочках. Пара минут - и мы уже свои, только цвет кожи выделяем нас из радостного звенящего круга. Одна простая мелодия легко переходит в другую, летит вперед, не останавливается. Вдруг - стоп, барабан смолкает. К нам подходит брамин, мажет лоб красной краской и дает по горсти сладкой муки грубого помола. Барабан молчит - нас просят покинуть храм. Идем домой, а внутри еще льется перезвон тарелочек.

Не успели мы рта раскрыть над занесенной ложкой, как в столовой бунгало появился Жамо. Оказывается, сегодня в Индии красный день календаря. Праздник Пищи. Жамо не занят у себя в конторе и хочет сопровождать нас в качестве гида. Причем совершенно бесплатно, как патриот Тутинга. В наши планы входило посещение нескольких ближайших деревень народа ади, и тут Жамо мог оказаться помехой - он хорошо знал границы действия нашего пермита. C другой стороны, мы в любой момент сможем с ним расстаться, и, кроме того, Жамо обещал помочь нам найти машину до цивилизации. Мы вспомнили свое сидение на автобусной остановке, и согласились.

Первым номером нашей программы значился недостроенный, но уже поражающий воображение буддийский монастырь. Его упоминал еще Чун-Чун, и называл не иначе, как "wonder". Монастырь, и действительно, был красив. Снаружи он уже был закончен, а внутри - практически пуст. Пахло краской и свеженапиленными досками - в гомпе еще не поселились запахи и звуки буддизма. Яркими красками играла резьба на колоннах и потолке. В столбах солнечной пыли парили искусно сработанные деревянные головы неведомых страшилищ. Напротив входа, на просторном постаменте под слоями непрозрачной пленки угадывались три пятиметровые фигуры, сидящих в ряд. Позы выдавали Гуру Ринпоче и Будду, но кто же сидит справа? Монах назвал какое-то имя, которого мы не знали.

На улице вокруг монастыря кипит работа. Монахи строят жилой корпус. Между стройкой и новым монастырем стоит одноэтажное приземистое здание. Жамо испрашивает там для нас разрешения посетить настоятеля монастыря. Настоятель образован и говорит по-английски. Судя по портретам Далай-ламы в его комнате, не имеющего к секте Ньингма никакого отношения, настоятель - протеже самого известного буддиста в мире. Он сходу начинается с нами мериться своим дзеном - в скольких странах вы побывали, а я в стольких-то, а сколько в России буддистов, а знаете ли вы, чья это скульптура? Мы вежливо отвечаем, но нам это неинтересно. Нам хочется узнать больше про местность вокруг Тутинга, про ее буддийскую, а может, и добуддийскую основу, про тот слой легенд и верований, который плодороднее, чем почва, и связывает этот мир прочнее, чем гранит. Но настоятель, кажется, совсем незнаком с местностью вокруг. Все наши наводящие вопросы утопают в невнятных ответах, и разговор снова возвращается к вопросам мировой политики. Принесли чай - можно немного помолчать, и прощаться с настоятелем. Но что-то будто толкает меня изнутри - я начинаю рассказывать про нашу экспедицию к Такпе Шелри, Горе Чистого Кристалла в 2006 году. Настоятель пьет чай, смотрит на фигурку Тилопы, стоящую на ковре перед ним, и слушает очень внимательно. Потом смотрит мне в глаза и спрашивает: "Ты видел Такпу Шелри?" Не дожидается ответа, выходит из комнаты и скоро возвращается с большим листом белой бумаги. Кладет его на ковер между нами, берет зеленый маркер, и начинается волшебство. Несколькими линиями, очень нежно, настоятель рисует лежащую женщину. Это сама Дордже Пагмо, хранительница Лхасы и душа Цари. Давным-давно Гуру Ринпоче медитировал у Горы Чистого Кристалла, и ему открылось, что местность от Горы на восток является воплощением тела Дордже Пагмо. Гора - ее голова, каждой ее чакре на местности соответствует урочище, бесценное для тантристов. И со времени Гуру Ринпоче, с VIII века эти места считались у буддистов священными, туда стекались паломники и йоги с Тибета и из Индии. Настоятель объясняет, где находятся и как выглядят места чакр. С двумя чакрами, грудной и секретной, становится ясно сразу, остальные будет найти сложнее. Ох, вот это подарок! Уже покидая Аруначал, нам вручили жемчужину, которая, возможно, станет темой следующей экспедиции. Настоятель радуется вместе с нами, только свой рисунок просит не снимать. В комнату входит Жамо и выразительно показывает на мои часы. Я вспоминаю о существовании времени.

В Тутинге находится первый от китайской границы гидропункт Брахмапутры, где нам разрешили заглянуть в секретные тетради регистрации расхода воды. Там много всего интересного, но мне разрешили обнародовать только 2 цифры: самый большой в году расход Брахмапутры - 13000 кубов, самый скромный - 550. Остальные цифры пришлось записать, а бумажку съесть.

От гидропункта мы отправились по подвесному мосту на ту сторону Брахмапутры, там находятся деревни народа ади. С помощью местной тетки Жамо разыскал в джунглях камень, на котором, по преданию ади, оставили свои следы первый человек, первый тигр и первый митун. В те времена, когда камни были еще мягкими, как масло. Следы глубокие и выглядят довольно реалистично - куда больше похожи на отпечатки ног, чем многие следы махасиддх под Кайласом.

Ади оказались людьми спокойными и гостеприимными. Наварили нам папайи с копченой рыбой - пальчики оближешь. Пока Жамо с нами, решили купить в деревне пару дау - на черный день. Но не тут-то было. Никто дау продавать не хотел. Жамо сначала и сам не понял, в чем дело. Где-то в третьем или четвертом доме все разъяснилось. Вышел старый дед и минут пять Жамо журил. Жамо сконфузился и перевел. Оказывается, у ади есть широко распространенное поверье, что если человек во сне передает кому-то свой дау, то назавтра он умрет. То, что мы хотели купить дау наяву, ситуацию не улучшало. Возможно, ади считают, что наяву иностранцев не бывает.

Юрик со своим коленом дальше идти не мог, а Махмуд мечтал искупаться в Брахмапутре. Я оставил их с Жамо, а сам тихонько улизнул в гости к следующей деревне. Я перелез через низкий каменный заборчик, окружавший деревню, и пошел по тропке между наполненных водой рисовых полей. Когда я проходил мимо поля, каждый раз над ним будто встряхивали пуховую перину - это мне навстречу взлетали сотни стрекоз, и через несколько секунд садились обратно. Деревня оказалась недалеко, и, несмотря на то, что солнце было еще высоко, в деревне было полно народа. Женщины занимались обработкой зерна, мужчины размышляли о важных вещах, сидя на солнышке. Деревня издалека заприметила долговязого иностранца, и теперь смотрела на меня сотней любопытных, но не сказать, чтобы дружелюбных, глаз. У меня с собой был внушительный кулек миндаля с финиками. Я доставал их из кулька, часть ел сам, частью угощал детей. Настроение деревни понемногу менялось. Люди потихоньку начали отвечать на мои приветствия, из кулька уже питались не только дети, но и наиболее прогрессивные взрослые. Одним словом, я их обаял. Миндалем и финиками. Я зашел в гости в один дом, на стене которого висела целая галерея дау разной формы. Хозяин, молодой парень, с энтузиазмом принялся объяснять мне, для чего служит каждый дау. Он не знал английского, но однозначно был талантливым мимом. Итак, что я понял: дау бывают 4 видов. Широкий дау с плоским концом служит для настругивания пищи свиньям. Тяжелый слегка изогнутый вперед дау - основное орудие в джунглях, аналог топора у нас Прямой дау - для более тонкой работы по дереву. И, наконец, длинный прямой дау с гардой - для убийства себе подобных.
Я снова вышел в деревню. Симпатичная девушка зазвала меня на чай в ухоженный беленый домик на краю деревни. Она принялась хлопотать на кухне, а я сидел на веранде с ее родителями и разглядывал дом. Дом без ножек, на фундаменте, у крыльца стоит высокий шест с накрученными на него флагами, а на флагах - мантры. Я встал, озабоченно посмотрел на часы, извинился перед хозяевами дома и ушел. Не хочу проверять на себе, сколько отравителей еще осталось среди народа мемба.

На обратной дороге взгрустнулось - завтра экспедиция заканчивается. Я сел посредине подвесного моста через Брахмапутру, и свесил ноги вниз. Подо мной неспешно текли причудливые струи, за мной по мосту неспешно шли непонятные для нас люди. Они проходили один за другим, и мне нравилось просто смотреть, как они идут. Так я и сидел, не знаю сколько, пока чем-то пушистым не провели у меня по щеке. Я обернулся. Мальчик-шкода лет шести держал за ноги дохлую сову и, видимо, рассчитывал пощекотать ею мое ухо. Мальчик рассмеялся и галопом помчался по раскачивающемуся мостику в сторону Тутинга. Я встал и пошел за ним. На спуске с моста мальчик был уже не один - его окружала толпа таких же оболтусов. Они показывали на меня пальцем и радостно смеялись. А рядом на тросе сидела сова, совершенно живая, и косилась на меня большим желтым глазом. Не может быть! Я вспомнил про контрамоцию у птиц, описанную еще Стругацкими, и успокоился.

Вернулся в бунгало, и сразу за мной вернулись Махмуд, Юра и Жамо. Жамо скучать им не давал, и даже накормил живыми клопами. Ну да они сами расскажут когда-нибудь, если захотят. Жамо выпил рома и поведение его резко изменилось. Он вдруг обвинил меня в том, что я его избегаю, и потребовал денег за свои услуги гида. Причем определенную и совсем не маленькую сумму. Это было неожиданно и неприятно, о чем мы ему прямо и сказали. Расстались без эксцессов, но и без былого дружелюбия. У нас на руках билеты на завтрашний утренний Тата Сумо до Инкйонга.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Мост через Брахмапутру в Тутинге

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Священный камень ади

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Папая

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Утро в Тутинге - вид на долину Брахмапутры

В 6-30 утра мы стояли на автобусной остановке, уже внутренне готовые к 48-часовому автопробегу. Наш Тата Сумо традиционно опаздывал, и я успел сходить в кузницу. Маленький кузнец за полчаса прямо при мне сотворил новое дау из заготовки-полуфабриката. Ура, будет о чем поговорить с российской таможней! Выехали около 8 утра. Дорога шла широкими петлями вдоль берега Брахмапутры. Она позволяла нам, не торопясь, проститься с матерью всех рек. К двум часам дня приехали в столицу округа, Инкйонг. Чтобы попасть в город, пришлось перейти Брахмапутру по подвесному мосту и километров пять ехать на тук-туке. В Инкйонге мы сели на ночной автобус до Пасигата, и в 2-30 ночи вышли на его пустой привокзальной площади.

Посреди ночи мы вышли на пустой привокзальной площади Пасигата. Будочки по продаже билетов откроются в 6 утра, а пока надо спать. На площади виднелось убогое строение с надписью Hotel, мы отправились к нему. Служитель отеля лежал на кровати и был так пьян, что мы не смогли его добудиться. Пришлось нам, скрепя сердце, вскрыть одну из пустующих комнат и расположиться там на ночлег. Кинули жребий - Юре выпало идти за билетами к открытию будочек. Я проснулся только в 9, когда мы уже были счастливыми обладателями билетов на автобус до Гуахати, уходящий через два часа.

В Гуахати приехали в 6 утра - город только просыпался. В 9 утра открылись интернет-кафе, мы смогли распечатать квитанцию из камеры хранения, где наши друзья оставили нам часть вещей. Камера хранения находилась в проходном сарае, а вещи были упакованы так, что узнать, что находится внутри, не составляло никакого труда. На удивление, за двадцать с хвостиком дней из наших вещей ничего не украли. Или мы уже просто забыли, что оставляли? В любом случае, теперь у нас много вещей.

В 15-00 выехали на поезде в Силигури. Там, не мешкая, нашли машину, и еще до полуночи въезжали в Дарджилинг, город в тени Канченджанги.

Дарджилинг - очень интересный город, город-легенда. Поэтому мы и решили сделать петлю и заехать туда перед возвращением на Родину. Однако, писать я про него не стану - про Дарджилинг уже написано множество хороших статей и даже книг. Вот, например, такой маститый автор, как Глеб Кобрицов, посвятил ему одну замечательную заметку. Я же скажу только, что за три дня мы успели купить знаменитого дарджилингского чая, съездить в резиденцию 16-го Кармапы монастырь Румтек и посетить зоопарк с красными пандами. И еще отправить на Родину 25 кг груза авиапочтой. Все-таки 4$ за килограмм, а не 20 евро, как у Аэросвита.

В 7 утра 23 декабря мы покинули славный город святых и мечтателей. Все три дня, что мы были в Дарджилинге, над городом висел тумал, а сегодня с утра развиднелось, и на прощанье нам показалась несравненная Канченджанга. Народ Дарджилинга собрался на обзорных площадках и приветствовал ее радостными криками.

Вся дорога от Дарджилинга до Силигури была завешена рекламными щитами, на которых вопрошалось: "Ехать до Дели поездом или лететь самолетом?". Билетов на поезд до Дели не было до Бог знает какого числа, отсюда мы сделали вывод, что щиты пропагандируют железную дорогу. Около 16-00 мы вылетели в Дели из аэропорта Багдогра. Сели в Дели уже в темноте, на такси приехали на Мейн-Базар. Другого района гостиниц мы в Дели не знаем.

День 24 декабря прошел в прогулках по Дели. В памяти остался госпиталь для птиц при джайнистском храме и ручной слон, от души плюнувший в нас с Махмудом сочным овощным перегноем. Все достопримечательности Дели за день не посмотришь. Поздно вечером отправились в аэропорт - наш рейс 25 декабря рано утром.

25 декабря был Киев, где мы впервые в этом году увидели зиму. А чуть позже - холодная Москва, ветреная и малоснежная. В зеленом коридоре наши рюкзаки просветили, но ни дау, ни отравленные стрелы, ни многочисленные бутылки с ромом не вызвали интереса у российской таможни. Даже как-то обидно - мы так к этому готовились. Что поделать, Москва - город разочарований. Ну здравствуй, Москва!