Женька Сыромолотов, добрый гений пацаны нашего околотка, отвлекая от хулиганских соблазнов, все зеленое время таскал нас в леса. Чуть прогреет горы после снегопада — «по поселку» на Багруш. Ближе к макушке лета за румянеющей с солнцебока земляникой — на Салтанку. Самые дальние вылазки выходили у нас на отрогах тающего лета «по малину» — на уреньгинские сопки. Самые –р ассамые малинники рдели рубиновым соком на тамошних курумах. Там-то я и услышал от Женьки впервые об этом таинственном пути-дороженьке. Довольно явственно перепоясывал он уреньгинский перевал меж Голой горой и Третьей сопкой. В такой-то глухомани!
На наше недоумение по поводу этой смело ныряющей с перевала в беспроглядные урманы дорожке он обмолвился уважительно:
— Казанская тропа... Ее Пугачев со своим войском прорубил, когда на Казань шел, потому и названа Казанской.
Позднее слышал не раз от златоустовских кузюков такое толкование. В студентах сам провел по ней через уремы тургруппу и в подтверждение встретил на ней поселок лесорубов Казаны на речке Куваш. А потом начались сомнения...
Что Казаны появились в числе первых селений этих, до сих пор самых малообжитых у нас мест, свидетельствуют события, описанные златоустовским учителем-краеведом А. А. Галавтиным. В XVIII веке да и позднее Златоустовский завод имел постоянные штаты лишь на основном железоделательном производстве, используя труд временных рабочих на лесоповале и в рудниках. Рубили лес (а требовалось его — не счесть, плавили металл на древесном угле) и ломали руду крестьяне Приуралья и Поволжья добровольно-принудительно по кабальному найму и приписанные к заводу.
По сведениям Галавтина, работали на завод 1200 чувашей. Осенью 450 из них, выполнившие «урок», были отпущены, а остальные оставлены дорабатывать положенное «по ряду» (условиям найма). И вдруг по тайному сговору все они как один ушли в бега — двинулись в организованном порядке, чуть ли не строем, в дальний путь в родные деревни. Такого здесь до того не случалось. Через месяц беглецы уже пали на колени перед домом губернатора в Казани с челобитной на златоустовских заводчиков, которые заставляли их «робить сверх ряда», драли как Сидорову козу и морили голодом.
Мы остановились на этом, хотя и не рядовом, но совсем не исключительном случае из уральской не слишком развлекательной истории, именовавшейся в народе горной каторгой, потому что действие закручивалось в Казанах. Именно отсюда ушли «обязавшиеся» (так именовали наемных) чуваши. «Казанами назывался поселок на берегу реки Куваш. Были там построены четыре барака, скотный двор, сарай и дом для администрации. В каждом из бараков на нарах в два этажа могли разместиться человек полтораста», — пишет краевед и делает попытку объяснить название: еду, мол, варили на такую ораву в огромных котлах — казанах, вот и Казаны. Галавтин так и назвал свой исторический очерк — «Казаны», указав время событий очень конкретно — октябрь 1772 года. Но послушайте, Пугачев-то запалил свой пожар на год позднее и прошелся по этим уремам через полтора. Зачем же ему было рубить тропу, если до него по ней до Казани дошли лесорубы-бедолаги?
Может, перепутал краевед в датах? Нет, именно во время казанского непокорства проследовал через кувашские уремы Петр Симон Паллас. Уж он-то не мог ошибиться, как всякий педантичный немец, он заносил в свои «дневные записи» скрупулезно все путевые ориентиры. И вот что удивительно: — на колесах, на экипажах — с дорожными удобствами и основательной поклажей. Более того, эти места пришлись на середину мая. Самое половодье, к примеру, при переправе через Ай ученый чуть не утонул. Лично бывал, знаю, в кувашинских уремах тогда ни пройти, ни проехать. Снег еще в уремном полумраке, а под ним вода местами по пояс. Не на руках же пронесли экипаж с Палласом и всю его поклажу. Значит, следили еще за Старо-Казанской дорогой, чистили от прироста, настилали в низинах гати и лежневки.
Нет, неправа легенда, утверждающая будто Казанскую тропу прорубил Пугачев, направляясь с войском в Казань. Она ждала его готовенькая. Позлодействовав в Оренбуржье и потеряв почти полностью свое воинство у Татищевой и Троицкой крепостей, а также в Маскайском урочище неподалеку от Чебаркуля, он залег зализывать раны в верховьях Миасса. Михельсон ждал его у Чебаркульской крепости, чтобы добить, а он оставил его с носом, обойдя по Казанской дороге через Урал-тау. Михельсон пошел тогда через Златоустовский завод в Саткинский, надеясь нагнать, пока мятежная гидра не нарастит отрубленные головы.
23 мая пугачевское воинство было разгромлено у Мягушиной. 27 мая Михельсон покинул Златоустовский завод, а через четыре дня Пугачев был тут как тут. Узнав о беззащитности завода, он спустился со Старо-Казанской дороги из верховьев Ая. Порубив местное начальство на куски, «сей изверг и злодей рода человеческого», как именовали его уцелевшие в докладных прошениях, разграбил завод начисто, сжег дотла, увел уцелевших с собой и стакнулся с Михельсоном уже у Саткинского завода.
Как же Михельсон прокараулил Пугачева у Чебаркуля? Дело в том, что уже в то время Казанская дорога через Уреньгу и Казаны считалась старой. Через зауральские крепости и горные заводы был проложен новый тракт, названный Бирским, потому что в Предуралье он выходил на Бирск. Челябинская — Чебаркульская крепости — Златоустовский завод — деревни Медведева и Куваши (появилась позднее) — Саткинский завод — Верхние Киги и далее на Бирск. По нему шел Михельсон, по нему от Саткинского завода на Каму и Волгу шел и Пугачев. Был тогда еще в ходу и не в плохом состоянии и старый путь. Его скрупулезно обозначил Паллас, пересекая Урал: Уфа — Симский завод — долина Сима и Юрюзани — Тюбеляк-аул (Тюбеляс) — Бакал-аркассе — Саткинский завод — Улу-Сатка (Большая) — Юрак-тау (Зюраткуль). Затем будем внимательнее. Вдоль Улу-Сатки он ехал на юго-восток, оставляя Юрак по правую руку, пересек речку Жага (?) и Куваш. Отсюда путь лежал прямиком на высокую, безлесную Урангетау. Бесспорно, здесь речь идет о Голой горе, через перевал возле которой Старо-Казанская дорога пересекала хребет. С Уреньги болотистый, но нетрудный спуск в Айскую долину (возле Веселовки), далее невысокий перевал Уральского хребта у горы Бяшмек, где «водится множество кречетов — ловчих соколов, башкиры их ловят тенетами и продают с выгодою». Спуск с материковой стены в верховья Миасса у речки Иремель. Далее Кундравинская слобода — озеро Еланчик — Чебаркульская крепость — выход на новый Бирский тракт.
Итак, развенчана легенда об «авторстве» Пугачева в прокладке Казанской тропы-дороги. Уже в его пору она была старой. Так кто же проторил ее, в какие времена? Это одна из древнейших дорог через Урал. «Возможно, ею пользовались еще скифы», — читаем мы в книге «Как были открыты Уральские горы». Она шла из Казани по Каме, Белой, Уфе, пересекая Урал, выходила в верховья Миасса, по нему вела на Исеть и далее в Сибирские просторы с отходом в Среднюю Азию. Конечно, скифам здесь делать было нечего, не их вотчины, не их интересы, но времена возможны еще более древние.
Колумб челябинских древностей каменного века Г. Н. Матюшин на основе своих многочисленных находок на наших предгорных озерах утверждает, что пути из Азии в Европу были проложены еще в каменном веке. Люди следовали тогда «голубыми дорогами» — вдоль рек, и перекрестком их был Зюраткуль. Взгляните на карту, именно здесь и на хребтах южнее сплетаются в узелках верховья наших рек, текущих во все стороны света, — Ай, Юрюзань, Белая, Урал, Уй и Миасс. Лишь вдоль речек можно было пройти тогда через лесной океан. Там же, где надо было перейти с речки на речку, ориентиром служили горы. Так и шли с Миасса через Уральский хребет в верховья Ая, а отсюда через Уреньгу с прицелом на Зюраткуль и Большую Сатку и тот же Ай, срезав большой крюк, или на Калагозу и Березяк, срезав еще больший крюк, на Юрюзань и Уфу. Вот первые ориентиры Скифской, Старо-Казанской (Сибирской) дороги — долины рек, переходы между ними в местах самых удобных для передвижения, надежных по ориентирам.
Восстановить именные ориентиры древнейших путей через Южноуралье пытается челябинский краевед В. В. Поздеев. Для расшифровки названий ему пришлось углубиться в словари не только башкир, которые считаются исконными обитателями наших мест, но и в финно-угорские, иранские и иных индоевропейских народов, потому что до башкир здесь жили их предки. И только после этого ему удалось представить древнейшую дорожную сеть по современной карте, именно сеть, потому что «не одна через поле дороженька пролегла». Среди них улавливается в названиях озер, гор и рек и Скифская, Старо-Казанская (Сибирская) дорога. Пройдемся по ней из Сибири в Европу. Уже тогда она имела обходы и спрямления для облегчения или ускорения пути. В предгорья она входила с Исети по Миассу и Синаре. С Миасса северная ветвь более легкая, в обход Таганайского горного узла огибает Юрму и по долинам Кусы, Ая и Куваша подходит к Казанам. Куса — дорожная, кочевая река, у башкир «кусеу» — кочевать, переходить с места на место. Дорожные по названию горы и ручей Кисиганские возле Куваша. У тюрков «кичиг», «кисиг» — «брод», «ан» — «место».
Отсюда более легкий путь в обход гор с севера по Бирскому тракту. Южная шла напрямик — на Олимпиев кордон в долину Юрюзани, из нее на Сим, который выводил в башкирское Пре дура лье у Аши. Поздеев, кстати, видит родство Аши и Исети. По его мнению, в корне названий имя древнего уральского племени асса (ас, ис), которое вело эту дорогу и оставило пометки в начале и конце горного пути в названиях рек. Именно это племя запечатлел Геродот, как легендарых исседонов. Позволим свести название племен и к «миес», которое созвучно (миес-ис) и в некоторых финно- угорских языках означает «человек» и давшее имя реки Миасс. «Дон» — «река» у скифов-северо-иранцев, в их передаче исседоны — это обитатели берегов реки Исеть. Аша и Исеть — это как бы ворота горного пути в стране «ас-ис-»миас».
На карте Зауралья три озерка с нелепым названием Рыги, самое западное из них — неподалеку от каслинского многоозерья, остальные — в удалении на восток, а возле села и озера Кадкуль есть озерко-тезка латышской столицы — Рига. Более того, перевалив Уральские горы возле Катав-Ивановска, мы встретим поселок и речку опять же с названием Рыги. По-поздеевски, это вехи все той же Старо-Сибирской (Казанской) дороги, память о сарматских веках. По-ирански «раг» — «путь», «дорога». Кстати, обратите внимание на созвучие в словах «раг — дорога». Дорогу объясняют от слова драть, мол, колесами продрали до колеи, вот и дорога — драный путь. А может, дорога от древнего слова «раг»? Кстати, возле зауральского озерца Рыги расположено более крупное Айдыкуль. Краеведу видится в нем иранское слово «ада» — «стоянка». Отдохнули на Стояночном озере и в путь мимо Par (Рыги)-озера на Скифскую дорогу — Казанскую тропу через Урал.
Тысячелетия работала Старо-Сибирская дорога, как главный столбовой путь из Европы в Сибирь, потом как второстепенная, и уже в наше время стала зарастать лесом и быльем. В горноуралье, у Казанов и Зюраткуля, началось это в после- военье, когда на самом трудном участке ее в ложбине между Уреньгой и Зюраткулем стали вырубаться вековечные урманы. Вдоль и поперек перехлестнули их лесовозные дороги. Возросло заново значение старинных Казанов, именно эта деревушка стала столицей гигантского лесоповала. Но то была последняя вспышка гаснущей звезды. Я был в Казанах в начале шестидесятых, уже тогда селение умирало, напоминая огромное лесное кладбище. Запомнились полумертвые улицы. Две-три жилые избы, десятки с упокойными дощатыми крестами на окнах. Особенно запомнились горы опилок вокруг к тому времени уже заглохшей лесопилки и необозримый древесный «бурелом» от сучьев, коры и обрези до почти что мачтовых, точеных свечечек сосновых лесин. Ох уж эта российская неряшливая расточительность! Сколько леса зазря повалено, обратившись в тлен в Казанах!
Что-то там сейчас на угре над бурным Кувашем? Найду ли я теперь место Казанов, хотя и оно приметное. Считай, едва ли не единственный сухой остров в уремном море, обрамленном Уреньгой и Зюраткульскими хребтами. Наверное, выведет меня сюда зрительная память, если подниматься по Кувашу, а по Казанской тропе ходу уже не будет в сплошном зеленом мраке урмана, куда и солнечному лучу в самый сияющий день не пробиться.
Древней дороги давно уже нет. К чему она и кому нужна, когда по соседству прострелил горы и долы стремительный Уфимский тракт. По нему мигом пролетишь эти выморочные болота. Однако в отдельных местах Казанская тропа еще не заросла, вполне хожая, нужная людскому общению. Пунктир стародавнего пути через материковую стену сохранился.
В саткинских пределах это так называемая «северная дорога» от бывшего Олимпиева кордона на один из перевалов («первый») Нургуша. Принадлежность ее к древнему пути документально доказал саткинский краевед Виталий Чернецов, отыскав «Купчую Саткинской дачи» «от 1757 года июня 27 дня». В ней идет речь о разделе границ между «господином бароном Строгановым... и симбирских купцов заводов содержателями» Твердышевым и Мясниковым. Эта граница проложена «с вершины (истоков) речки Девяти Кылов тридцать верст по горе, где лежит Старая Казанская дорога, к вершине речки Малых Кылов». Вот этот участок и именуется ныне «северной дорогой». Неплохо сохранился и участок Казанской тропы на уреньгинском перевале — особое ее место. Потому что здесь находилось древнее капище, как и в Зюраткулье. Поклонялись каменным истуканам Трех братьев и деревянным на белокаменной Голой горе, чтоб даровали всесильные боги удачу в охоте и опасном пути. Конечно же, это памятник нашим далеким предкам и его нужно хранить.
Горное сердце края. Исторические, культурные, природные достопримечательности Саткинского района. — Челябинск: издательство «Рифей», 1994. С. 101-106