На рассвете 24 июля, во время моего отплытия из Орты,
дул слабый юго-западный ветер, который с восходом солнца стал
шквалистым. Не отойдя и мили, мне пришлось взять у парусов два рифа. Не
успел я поднять дважды зарифленный грот, как с гор налетел такой
яростный порыв ветра, что я испугался за судьбу мачты. Быстрым поворотом
руля я привел судно к ветру, но при этом один наветренный талреп был
сорван, а другой лопнул. Порыв ветра поднял в воздух стоявший на палубе
металлический бак и швырнул его в проходившее с подветренной стороны
французское учебное судно. Весь день стояла более или менее шквалистая
погода, и я плыл под прикрытием высокого берега. Почти вплотную огибая
скалу, я воспользовался благоприятными условиями и принялся
ремонтировать поврежденные талрепы. Едва я опустил паруса, как из-за
скалы показалась несущаяся прямо на меня четырехвесельная шлюпка с
таможенным чиновником, принявшим меня за контрабандиста.
С большим трудом я объяснил ему истинное положение
вещей, а тем временем один из гребцов — настоящий моряк, сразу
сообразивший в чем дело, прыгнул на палубу «Спрея» и, пока я объяснялся с
таможенным чиновником, закрепил приготовленные мною новые талрепы и
помог мне привести в порядок такелаж. Таким образом, мелкий инцидент
пошел мне на пользу» а мое объяснение стало понятно всем присутствующим.
С дружеской помощью можно обойти весь свет. Пусть кто-нибудь попробует
остаться без друзей, и он увидит, что из этого получится.
После того как такелаж был приведен в порядок,
«Спрей» миновал остров Пику и к утру 26 июля при сильном ветре обогнул с
наветренной стороны остров Сен-Михель. К концу дня я повстречал паровую
яхту принца Монакского, направлявшуюся в Фаял. Во время своей
предыдущей поездки принц Монакский не пожелал причалить, чтобы избежать
«торжественной встречи», которую ему пытались устроить «отцы острова».
Не могу понять, почему принц так опасался «почестей». Впрочем, в Орте
тоже не понимали этого.
Я рулевой с «Пинты» и пришел помочь вам
С момента прибытия на Азорские острова я вел
роскошную жизнь, питаясь свежим хлебом, маслом, овощами и различными
фруктами, но больше всего на «Спрее» оказалось слив, и я ел их до
отвала. На острове Пику американский генеральный консул Мэннинг подарил
мне много местной брынзы, которую я усиленно заедал сливами. Ночью у
меня начались колики.
Недавний легкий ветер усилился, а на юго-западе
появились тяжелые облака, и мне снова пришлось зарифить паруса. В
перерыве между двумя желудочными схватками я приспустил грот и насколько
мне позволяли силы закрепил один за другим нок-бензели дважды
зарифленных парусов. «Спрей» шел открытым морем, и я мог укрыться в
каюте.
Я очень осторожен в море, но на этот раз не заметил,
что поднял слишком много парусов при такой плохой погоде. Короче говоря,
мне надо было поступить совсем иначе, а я, подняв дважды зарифленные
грот и кливер, лег на курс. После этого я спустился в каюту и, мучаясь
желудочной болью, улегся на. полу.
Сколько времени я провалялся — не могу сказать, так
как находился в беспамятстве, а когда очнулся, сразу понял, что «Спрей»
плывет в бушующем море. Выглянув наружу, я, к моему изумлению, обнаружил
у штурвала высокого человека. Он перебирал ручки штурвального колеса,
зажимая их сильными, словно тиски, руками. Можно себе представить,
каково было мое удивление! Одет он был как иностранный моряк, широкая
красная шапка свисала петушиным гребнем над левым ухом, а лицо было
обрамлено густыми черными бакенбардами. В любой части Земного шара его
приняли бы за пирата. Рассматривая его грозный облик, я позабыл о шторме
и думал лишь о том, собирается ли чужеземец перерезать мне глотку; он,
кажется, угадал мои мысли.
— Сеньор… — сказал он, приподнимая шапку. — Я не
собираюсь причинять вам зло. — Едва заметная улыбка заиграла на его
лице, которое сразу стало более приветливым. — Я вольный моряк из
экипажа Колумба и ни в чем не грешен, кроме контрабанды. Я рулевой с
«Пинты» и пришел помочь вам… Ложитесь, сеньор-капитан, а я буду править
вашим судном всю ночь. У вас лихорадка, сопровождающаяся бредом, но к
завтрашнему дню вы поправитесь…
Я подумал, каким дьяволом надо быть, чтобы плыть под всеми парусами, а он, словно угадав мои мысли, воскликнул:
— Вон там, впереди, идет «Пинта», и мы должны ее нагнать. Надо идти полным ходом, самым полным ходом. Vale, vale, muy vale!
Откусив большой кусок черного сухаря, он добавил:
— Было очень неосторожно, капитан, кушать брынзу со
сливами. Никогда нельзя быть уверенным в брынзе, если не знаешь, кто и
когда ее приготовил. Quien sabe1, может быть она из leche dе cabra2 и быстро испортилась.
1 Кто знает (исп.).
2 Козье молоко (исп.).
— Довольно!… — закричал я. — У меня нет желания слушать нравоучения…
Я постелил матрац и лег на этот раз уже не на голый
пол. Все время я смотрел на странного гостя, который еще раз сказал, что
у меня лихорадка, сопровождающаяся коликами, а потом затянул дикую
песню:
Прекрасны суровые сверкающие волны,
Прекрасно звучит рев бури!
Прекрасен стон морских птиц,
Прекрасны Азорские острова….
Думаю, что в этот момент у меня наступил кризис, и,
чувствуя раздражение, я жалобно произнес: «Ненавижу ваши стихи, и будь
прокляты Азорские острова, и пусть черт поберет всех птиц…»
Потом, продолжая ощущать приступы болезни, я стал
просить его прекратить пение. Бред все еще продолжался, а тем временем
«Сдрей» несся по бурному морю. В моем воспаленном мозгу мелькали
какие-то ломовые извозчики, сбрасывавшие лодки на пирс, у которого стоит
«Спрей», не имея кранцев.
— Вы разобьете лодки!… — кричал я снова и снова, пока
волны бились о крышу каюты над моей головой. — Вы разобьете ваши лодки,
но не сумеете повредить моего «Спрея». Он все выдержит…
Когда боли в желудке и лихорадка прошли, я осмотрел
палубу «Спрея» и обнаружил, что она сверкает, как зуб акулы. Волны смыли
все, что только можно было смыть. И теперь, среди бела дня, я с
удивлением установил, что «Спрей» мчится по заданному курсу, как
рысистый конь. Даже сам Колумб не мог бы править судном с большей
точностью.
За пришедшую ночь «Спрей» прошел девяносто миль по
бурному морю. Я был очень признателен старому рулевому, но удивлялся,
почему он не убрал кливер.
Ураган постепенно стихал, а к полудню засияло солнце.
Меридиональная высота и показания все время действовавшего лага
подтвердили, что на протяжении суток «Спрей» шел правильным курсом. Мое
самочувствие было сносным, но все же я ощущал слабость и потому не
отдавал рифов ни днем, ни к вечеру, хотя ветер был слабым. Я ограничился
тем, что развесил сушить на солнце промокшую одежду, а сам лег спать.
Во сне меня снова посетил вчерашний приятель и сказал:
— Вы правильно поступили, послушавшись прошлой ночью
моего совета, и, если хотите, я охотно буду посещать вас на протяжении
всего плавания, хотя бы из любви к приключениям…
Закончив фразу, он приподнял шапку и исчез так же
таинственно, как и появился. Видимо, он перенесся на фантастическую
каравеллу «Пинту».
Проснувшись, я почувствовал себя бодрым, так как
побывал в обществе друга и опытнейшего моряка. Собрав высохшую одежду, я
принялся за дело и выбросил за борт все до единой сливы, какие только
были на борту «Спрея».
28 июля стояла отличная погода: дул слабый
северо-западный ветер, а воздух был чудесным. Я порылся в моем гардеробе
и достал белую сорочку, готовясь к встрече с каботажными пакетботами и
находящимися на них благовоспитанными пассажирами. Затем я выстирал
кое-что из своей одежды, чтобы выполоскать из нее соль. А так как я был
голоден, то развел огонь и с большой тщательностью сварил компот из груш
и отставил его в сторону, покуда не был готов котелок отличнейшего
кофе. К этому у меня имелись сливки и сахар. Коронным блюдом был
поджаренный рыбный фарш, которого вполне хватило бы на двоих, но я уже
снова находился в отличном здравии, а мой аппетит был поистине
изумительным. Пока я обедал, на керосиновой лампе тушилась большая
луковица, которую я намеревался съесть позже. Роскошная жизнь была у
меня сегодня!
После полудня «Спрей» прошел рядом со спящей на воде
черепахой. Она проснулась от моего гарпуна, пробившего ей шею, если
только проснулась вообще. Втащить черепаху на палубу оказалось очень
нелегким делом, но мне удалось зацепить ее гафель-гарделем за ласт.
Право, черепаха была не меньшего веса, чем «Спрей». Кругом виднелись еще
черепахи, и я подготовил снасти, чтобы вытаскивать их из воды. Для
этого мне пришлось опустить гротовый парус. Впоследствии я с трудом его
поднял, так как снасти были использованы для вытаскивания черепах. Но
зато черепашьи бифштексы были замечательно вкусными.
Надо сказать, что с коком на «Спрее» у меня не было
разногласий на протяжении всего плавания; повар считал меня неплохим
едоком. Нигде и никогда не существовало такого единодушия между экипажем
судна и коком. В тот же день на ужин были поданы бифштексы из черепахи,
чай с поджаренным хлебом, жареный картофель, тушеный лук, а на сладкое
компот из груш и сливки.
К вечеру я увидел сорванный плавучий буй, окрашенный в
красный цвет, со штоком для отличительного знака высотой около шести
футов.
Внезапное изменение погоды сказалось на исчезновении
черепах и рыбы, и теперь не на что было рассчитывать до прибытия в
какой-либо порт.
31 июля с севера неожиданно налетел шторм, который
развел большую волну, и мне пришлось убавить паруса. В этот день «Спрей»
прошел всего лишь 51 милю. 1 августа шторм продолжался и волна была
очень сильной. Всю ночь «Спрей» шел с полностью зарифленным гротом и
подтянутым кливером. В три часа пополудни кливер был сорван ветром и
превращен в клочья. Тогда я приладил стаксель, а обрывки кливера,
которые мне удалось сохранить, пошли на кухонные тряпки, в которых я
нуждался.
К 3 августа шторм начал затихать, и я заметил много
признаков близости земли. Улучшение погоды сказалось и на камбузе, где я
развел огонь, чтобы испечь хлеб, и вскоре этот хлеб стал реальностью.
Главным достоинством морской стряпни является отличный морской аппетит, и
это мне известно с давних пор, начиная с уже рассказанного эпизода о
моем пребывании в роли кока на рыболовной шхуне. Сейчас, после обеда, я
сидел и несколько часов кряду читал описание жизни Колумба, а к концу
дня заметил, что птицы все время летят в одном и том же направлении.
Тогда и я воскликнул: «там лежит земля!»
Ранним утром 4 августа я «открыл Испанию», а увидев
огни на берегу, понял, что страна обитаема. «Спрей» продолжал идти своим
курсом, миновал место Трафальгарского боя, вошел в Гибралтарский пролив и в три часа дня после двадцати девяти суток плавания от мыса Сейбл
встал на якорь.
К концу этого первого этапа путешествия я чувствовал
себя отлично, не ощущая усталости и болезней, и, как всю свою жизнь, был
сухощав, как риф-сезень.
Еще на подходах к Гибралтару я обогнал два
итальянских парусника. К моменту когда уже встал на якорь, я видел, как
они шли у африканского берега, «Спрей» обогнал их на подходе к мысу
Тарифе.
Таким образом, «Спрей» на своем пути обогнал всех; пароходы, конечно, в счет не идут.
Все обстояло как нельзя лучше, но я позабыл захватить
из Орты карантинное свидетельство, и когда на борт «Спрея» прибыл
суровый пожилой портовый врач, то поднялся шум. Это было как раз то, что
требовалось. Если вы хотите поладить с настоящим англичанином, то
сначала необходимо с ним поспорить. Это мне было отлично известно, и я с
полным умением отвечал ему словесным ударом на каждый его выпад.
— Отлично… — резонно заявил он мне к концу
перепалки. — Согласен и признаю, что состояние здоровья вашего экипажа
не оставляет желать лучшего. Но кто знает, какие болезни имеются в
порту, где вы побывали? Следовало бы отправить вас в крепость, сэр! —
воскликнул он. — Но так и быть, можете иметь свободное сообщение с
берегом.
Больше я портового врача в глаза не видел.
На следующее утро к «Спрею» подошел и встал рядом,
насколько ему позволяли размеры, большой паровой катер, и мне были
переданы наилучшие пожелания старшего военно-морского офицера адмирала
Брюса, который приказал сообщить мне, что для «Спрея» отведено место
возле арсенала за новым молом.
В этот момент я находился за старым молом среди
местных судов, в. крайне неудобном и неспокойном месте, и был очень рад
убраться отсюда, что и сделал не мешкая. При этом я думал, как хорошо
будет «Спрею» среди линейных кораблей вроде «Коллингвуда», «Бальфлера» и
«Корморента», на борту которых меня впоследствии принимали почти
по-королевски.
Адмирал Брюс меня сердечно приветствовал, когда я
явился отблагодарить его за место у причала и за предоставление парового
катера, отбуксировавшего «Спрей» к новому месту стоянки.
— Если место стоянки вам нравится, то все в порядке.
Мы отведем вас в открытое море, как только ви будете готовы к отплытию.
Но скажите, в каком ремонте нуждается «Спрей»? С «Гебы» вам пришлют
мастера-парусника… Ах, «Спрею» нужен новый кливер? Сейчас я прикажу
ремонтным мастерским осмотреть все на «Спрее». Скажите, капитан, вам
пришлось-таки дать жару «Спрею», чтобы за 29 дней в одиночку добраться
сюда? Но ничего, мы постараемся сделать ваше пребывание здесь приятным…
«Спрею» жилось в Гибралтаре лучше, чем британскому броненосцу «Коллингвуду».
Позже днем я услышал оклик:
— На «Спрее»! Миссис Брюс хотела бы подняться на борт и познакомиться со «Спреем». Удобно ли, если она посетит вас сегодня?
— Очень удобно… — радостно отозвался я. А на
следующий день губернатор Гибралтара сэр Керрингтон вместе с высшими
офицерами гарнизона и в сопровождении командиров всех военных кораблей
побывали на «Спрее» и оставили свои подписи в моем судовом журнале.
Позднее снова раздался оклик:
— На «Спрее»!…
— Слушаю…
— Командир линейного корабля «Коллингвуда»
свидетельствует вам свое уважение и просит пожаловать в гости к нему на
корабль в половине пятого; но не позже половины шестого.
Зная свой жалкий гардероб, я намекнул, что во франты не гожусь.
— Вас ожидают во фраке и цилиндре…
— Тогда я не смогу явиться…
— К черту! Конечно, вы можете явиться в том, что у вас есть.
— Отлично, сэр… — ответил я.
Капитан Слокам
Даже если бы на моей голове был цилиндр высотой до
самой луны, я не мог бы рассчитывать на лучший прием, чем тот, который
был устроен в мою честь на «Коллингвуде». Англичане, приглашая человека к
себе в гости, даже если это происходит на борту огромного линейного
корабля, отбрасывают свою чопорность и держатся запросто.
Нельзя покинуть Гибралтар, не сказав, что было
сделано для того, чтобы я полюбил это гостеприимное место. Ежедневно из
роскошных адмиральских владений мне доставлялось молоко, а два раза в
неделю овощи.
— На «Спрее»! — раздавался адмиральский оклик.
— Слушаю…
— Завтра ваш овощной день!…
— Есть, сэр…
Я много бродил по старому городу, и сопровождавший
меня артиллерист прошел со мной по пробитым в глубине скал галереям так
далеко, как это дозволено иностранцам. Во всем мире нет подземных
военных сооружений, подобных здешним по их замыслу, по технике
исполнения. Осматривая эти грандиозные сооружения, трудно себе
представить, что это сделано на ничтожном, как точка в азбуке Морзе,
географическом пункте.
Перед моим отплытием я был приглашен на пикник, в
котором принимали участие губернатор, офицеры гарнизона и командиры
расположенных здесь военных кораблей. Все было обставлено по-царски!
Миноносец № 91 со скоростью 22 узла прокатил
участников пикника к марокканскому побережью и обратно. День был
настолько хорошим, что никто не захотел сойти на берег. Наш миноносец
трепетал, как осиновый лист, когда на
предельной скорости летел по морю. Но младший
лейтенант. Буше — по виду зеленый юнец — вел корабль с умением опытного
моряка. На следующий день я завтракал у губернатора генерала Керрингтона
в здании Лайн-Уолл-Хауза, ранее бывшим монастырем францисканцев. Это
своеобразное здание хранит реликвии четырнадцати осад, которые выдержал
Гибралтар. А еще через день я ужинал у адмирала в его резиденции,
которая прежде была казармой наемных солдат. Повсюду я чувствовал
дружеские рукопожатия, дававшие мне силу преодолеть предстоящие долгие
дни плавания в одиночестве. Должен заметить, что прекрасная дисциплина
порядок и жизнерадостность были другим чудом этой огромной крепости, где
все делалось спокойно, словно на отлично слаженном судне, плывущем в
спокойном море. Никто не повышал голоса, за исключением, конечно,
боцмана.
Когда консул Соединенных Штатов в Гибралтаре
почтенный Горацио Спраг посетил 24 августа «Спрей», он был приятно
поражен отношением ко мне со стороны наших британских сородичей.