В предыдущих главах речь шла только о пещерах и пропастях, и можно подумать, что мы страдали геотропизмом, ценили только подземное существование и нас привлекала лишь полнейшая темнота.
Однако горы тоже пользовались нашим вниманием. Мы поднимались на многие пиренейские вершины, и, хотя рассказ о восхождениях может показаться неуместным в воспоминаниях спелеолога, я решил, чтобы избежать обвинений в чрезмерной специализации и профессиональных излишествах, рассказать здесь об одном из наших горных походов, в котором участвовала вся наша семья, то есть кроме меня еще моя мать, жена и брат Марсиаль. Для таких походов мы выбирали маршруты не слишком трудные, чтобы идти можно было по нормальным дорогам, побродить по горам в свое удовольствие и испытать легкое головокружение от восхождения на прекрасные вершины.
Спелеолог может одновременно быть альпинистом и ценить горы за их вершины, а не только за находящиеся в них пещеры. Горы и в самом деле заслуживают того, чтобы их гордые пики изучали не меньше, чем их таинственные недра. Мы всегда так думали и действовали соответственно.
Восхождение на Нетху, или пик Ането, — один из самых интересных маршрутов в Пиренеях как по высоте (3404 метра), так и по прекрасным видам и чувству полнейшего одиночества — одной из привлекательнейших особенностей Пиренеев. К этому примешивается очарование от ходьбы наугад по пустынным просторам диких гор.
Пиренеи часто упрекают за то, что им недостает снежных вершин. Это замечание, может быть, справедливо для июля и августа, но никак не относится к остальным месяцам года. Все восхождения на Нетху — высшую точку живописного испанского массива Мон-Моди (Маладета) и всей цепи Пиренейских гор — начинаются от Баньер-де-Люшон.
Итак, от Люшона, или "Царицы Пиренеев", мы отправились на приступ царственной вершины испанских гор, начав его с тротуаров знаменитой улицы Алле-д'Этиньи, еще пустынной в начале мая 1928 года, а летом обычно заполненной элегантной толпой.
Наши мешки невероятно набиты, так как мы отправляемся на много дней, от этого мы кажемся горбатыми. Чтобы войти в темп, мы сразу же проходим десять километров. С самого выхода из Люшона испанская дорога идет вдоль Пика, бурного потока, вытекающего у пограничного перевала Венаск и вбирающего в себя потоки в долине Лис. В 1925 году на Пике был необычный паводок, причинивший большие разрушения, и в течение всего пути нам встречаются группы рабочих, воздвигающих защитные заграждения и дробящих взрывами гигантские гранитные блоки, которые загромождают русло реки.
После паводка пришлось ремонтировать не только мосты, но и дорогу. У нового моста Рави мы оставляем долину Лис справа и идем дальше по долине, ведущей к Французскому Приюту, которого достигаем к концу дня после длинного подъема по лесистому склону.
Этот Приют поочередно принадлежал монахам Сен-Жан-де-Ерузалем, рыцарям Родоса и мальтийским рыцарям, дававшим путешественникам кров и защиту, теперь превратился в обыкновенный постоялый двор.
Дом стоит на поляне, у которой кончается Национальная Тулузская дорога, идущая здесь уже по испанской территории. Дальше дорога перестает быть проезжей, и идет лишь тропа для мулов, крутые петли которой, спрятанные под снегом девять месяцев в году, взбираются до перевала Венаск на высоте 2450 метров.
Приют открылся всего несколько дней назад, так как здесь, в высоко расположенной долине Верхней Гаронны, снег только что стаял, но уже вокруг расположились стада овец, перегоняемых на пастбища. Мы прокладываем себе дорогу среди стада крупных овец пиренейской породы и добираемся до двери, в проеме которой, как в раме, виден атлетический силуэт Гориллона, содержателя Приюта, и прославленного гида по району Люшона.
Вероятно, в этом году мы его первые постояльцы, и он извиняется за скудость своих припасов. Он удивляется, что мы решили совершить восхождение на Нетху в такое необычное время года, и делится с нами своими пастушескими заботами. Полчища полевых мышей опустошают необозримые пастбища Кампсор и Румингау, медведи стали слишком дерзкими, и под их когтями уже погибли восемь овец и прекрасная собака пиренейской породы.
Стада нельзя ни на минуту оставлять без присмотра, и на ночь, вместо того чтобы держать их на высокогорных пастбищах, приходится сгонять вниз до самого Приюта, где они находятся под охраной больших сторожевых псов.
На следующий день в пять часов утра, пока мы медленно, как и полагается в начале пути, идем по лесистым склонам долины в верховьях Пика, нас нагоняет, окружает со всех сторон и обгоняет бескрайнее стадо овец, совершающее свой ежедневный переход на пастбища.
Пастух на ходу приветствует нас на грубоватом пиренейском наречии. Он показывает на тучи, выползающие из-за пограничного гребня, предсказывает грозу и советует нам не идти на Венаск, где сегодня будет много обвалов. Действительно, хотя путь через перевал Венаск кратчайший, но в такое время года он очень опасен, и в этом году там уже погибли под обвалами три испанца. Поэтому мы решаем пересечь границу у Пор-де-ла-Пикад, где местность более открыта и менее подвержена обвалам.
Не успели пастух и стадо скрыться за поворотом, как мы услышали неясный, но сильный грохот. На другой стороне долины с вершины горы Пик, гордо устремленной в небо, срывается лавина — первая, которую мы видим за сегодняшний день. Это зрелище нам хорошо знакомо, но оно неизменно захватывает и производит сильное впечатление, и мы как знатоки оцениваем его зловещую неистовую силу.
карта окрестностей пика Ането
В восемь часов утра пастбище плато Кампсор, исполосованное языками снега и покрытое светлыми движущимися точками — овцами, остается далеко позади. Мы подходим к границе снега.
Прежде чем вступить на снег, который нам придется теперь месить часами, мы принимаем меру предосторожности из-за слепящего солнца (совершенно неэффективную, но принятую в то время) — покрываем лицо угольной пудрой.
Снег хорош, он не покрыт ледяной коркой, не слишком рассыпчат и хорошо "держит". Мы спешим добраться до Пас-де-ла-Мунтжуай, седловины в пограничном гребне, открывающей доступ в испанскую долину Жуэу.
Дойдя до этого маленького перевала, мы продолжаем подниматься по гребню и медленно приближаемся к пику Эскалетте, причем часто получается так, что одна нога у нас находится во Франции, другая — в Испании. Множество белых куропаток взлетает из-под ног, мы любуемся тонкими цепочками на снегу — следами пиренейских серн.
Из-за длинного перехода и встретившихся препятствий мы немного задержались и теперь с явным удовольствием доходим до того места, откуда видна большая ложбина, ведущая к перевалу Пикад. Здесь мы вдруг ощущаем сильнейшую усталость. Защищенные от высокогорного ветра, который вверху умерял ярость солнца, мы чувствуем себя как в пекле, а снег, который был достаточно плотным до сих пор, становится прескверным.
Это тот самый тяжелый снег, которого так боятся на Пиренеях и где он часто встречается. Вот и сегодня мы страдаем от жары, а тем временем ноги наши мерзнут в тающем снегу. Но мы слишком любим горы и не боимся трудностей, поэтому, несмотря на необычное нарушение физического равновесия из-за холода в ногах и удушливой жары, становящейся еще нестерпимее от сильного отражения солнечных лучей, и от тяжести наших мешков, лямки которых больно впиваются в плечи, мы упрямо, как муравьи, шаг за шагом поднимаемся к перевалу. Идущий впереди, на долю которого приходится изнурительная и неблагодарная задача прокладывать след в рыхлом снегу, старается набирать высоту, часто меняя направление.
При этом он может дать себе полную свободу, так как уверен, что его команда слепо последует за ним, прилагая все внимание, чтобы использовать его следы и поставить свою ногу прямо след в след. Передовиком становятся все по очереди. Время от времени тот, кто прокладывает след, устает, делает шаг в сторону и переходит в хвост группы, где наслаждается сравнительным отдыхом, передвигая ноги по утоптанному снегу и не заботясь больше ни о чем, тогда как новый передовой, лишившись возможности идти механически, поднимает глаза, устремляет взор на все еще далекую цель и продолжает в свою очередь прокладывать извилистый путь тяжелым спотыкающимся шагом, оставляя свои следы на ослепительном снегу. Хоть мы и не станем повторять слова знаменитого альпиниста и талантливого писателя (который, кстати, не нес сам свой рюкзак): "Ходить по горам — наслаждение", — но все же скажем, что, несомненно, в течение первого часа восхождения организм адаптируется и образуется некая привычка, как к любому упражнению на выносливость, благодаря чему можно идти подряд десять, двенадцать часов, не ощущая усталости.
пик Ането (Пик-де-Нету)
Наконец мы достигаем перевала. Мы дружно сбрасываем на снег мешки. Одышка, появившаяся в результате последнего усилия, быстро проходит под резким холодным ветром, дующим здесь, как и почти всегда в расселинах горных цепей. Этот живительный ветер восстанавливает наши силы за несколько минут.
Одного вида достаточно, чтобы заставить нас забыть всю усталость. Властно привлекает взоры изумительный массив Мон-Моди, от которого нас отделяет лишь дикая долина. Глаз охватывает его целиком во всем его одиноком великолепии — от гигантских лент ледников до пятнадцатикилометрового гребня с острыми зубцами. Но больше всего привлекает внимание снежная вершина Нетху, самая высокая из всех, наша цель. С трудом верится, что завтра к этому времени мы преодолеем столько препятствий и заберемся так высоко.
Сейчас мы находимся на границе двух провинций — Каталонии и Арагона. Здесь же проходит европейский водораздел: на западе воды текут в Атлантику, на востоке — к Средиземному морю.
Эрудит нашего каравана не преминул напомнить своим спутникам эти гидрологические и географические сведения. За географией последовала история. Он же напомнил нам, что на этом самом перевале Пикад (который тогда не был покрыт снегом, так как дело происходило в разгар лета 1711 года) во время конфликта между Филиппом V и эрцгерцогом, послужившего поводом для войны за испанское наследство, батальон французской пехоты дал бой и победил испанских пехотинцев.
Маленький караван, подбодренный едой, отдыхом и рассказом о почти неизвестной эпохе, снова тронулся в путь.
С перевала Пикад мы должны спуститься глубоко вниз, в долину под названием Долина Прудов, и мы спускаемся быстро на большой скорости, скользя на "салазках" (то есть попросту сидя на снегу, который на этом склоне, к счастью, твердый), с вытянутыми вперед ногами, плотно сжатыми пятками и крепко держа в руках альпеншток, служащий нам рулем, а при необходимости — тормозом.
Далеко не все видели такое скольжение и испытали пьянящее чувство головокружительного спуска, во время которого тело освобождается от усталости. Позже мы рассказывали, как, с трудом за час преодолев последний покрытый снегом участок на склоне Мон-Пердю, на спуск мы затратили всего каких-нибудь одиннадцать минут. Такие скоростные спуски не обходятся без падений, но на "салазках" так же, как на лыжах, падения скорее "живописны", чем опасны. Все же после неизбежных падений, несколько оглушенные и совершенно мокрые от снега, мы все четверо оказываемся на дне долины. Знаменитый пиренеист граф Руссель сравнил это место с долиной Иосафат. Может быть, летом скалы из выветренного известняка и гигантские сосны, поблескивающие белесоватыми стволами, из которых многие засохли от старости, погибли от удара молнии или были с корнями вырваны бурей, — все это представляет довольно приятное зрелище, но в это время года с массой снега и множеством мелких озер, в большинстве покрытых льдом, Долина Прудов очень напоминает Арктику.
Одно из этих озер необычайно зеленого цвета, который бывает лишь в горах, показалось нам таким прелестным, что мы почти инстинктивно останавливаемся на отдых на его берегу, и также инстинктивно, повинуясь давней привычке, мы с Марсиалем вынимаем из мешков купальные трусы, раскладываем промокшую и испачканную одежду на куске гранита, освещенного солнцем, и с разбегу ныряем в озеро, ледяная вода которого моментально расслабляет все тело и вызывает благотворную физическую реакцию, благодаря которой выходишь из воды, совсем не ощущая холода, и не дрожишь, а чувствуешь себя полным энергии, в прекраснейшем расположении духа. После купания мы прыгаем по снегу, ожидая, пока наша одежда немножко подсохнет. В это время другая половина каравана дремлет на гранитных плитах.
Мы хотели здесь немножко отдохнуть, прежде чем отправиться к Рефюж-де-Ранклюз, но со стороны Венаска надвигается гроза и тучи уже вьются над Маладетой, подгоняя нас поскорее достигнуть пристанища.
Ранклюз! Наконец мы до него добрались. Новое здание, но двери заперты и ставни закрыты, к дому прибита доска с надписью: "Каталонский экскурсионный центр". Этот горный приют открывается лишь в июле, а сейчас он на запоре. Мы направляемся к находящейся по соседству лачуге. Эта скромная хижина служит приютом тем немногим альпинистам, которые отваживаются прийти сюда не в сезон. Увы! Легкомыслие или недоброжелательство — явления интернациональные, и здесь так же, как когда-то на Мон-Пердю, мы застаем окна и двери открытыми, а внутрь помещения снегу намело более чем на метр. Из-под снега выступает только дощатая верхняя койка. И на том спасибо.
В Пиренеях надо всегда заранее подготовить себя к мысли, что спать будешь плохо, если вообще придется спать, и ночевка в Ранклюзе, которую мы провели, не защищенные от ветра, на досках, всего лишь в десяти сантиметрах над снегом, подтвердила наше мнение о ненадежности горных приютов. Мы поспешили сократить свой ночлег.
В четыре часа утра (луны не было, и мы не могли выйти раньше) кофейник уже кипел на спиртовке. Через несколько минут, оставив большую часть груза в лачуге, мы тронулись в путь и побрели в темноте к нашей весьма отдаленной цели, тем более проблематичной, что никто из нас дороги не знал.
Поднимаясь по долине вдоль русла потока, вытекающего из озера Падерн, который трудно различить под плотным снегом, мы дошли до гигантского фирна, скованного ночным холодом. Надо спешить, так как ясное небо и заря, занимающаяся на востоке, предвещают солнечный день.
Идем, борясь с одышкой, с мелкими задержками, свойственными началу восхождения. Один останавливается поправить покосившийся мешок, другой — чтобы энергично потереть уши, а третий оделся слишком тепло, вспотел на подъеме и теперь снимает с себя свитер, исчезающий в зияющей пасти мешка, куда его заталкивают кулаком, быстро затягивая веревку, словно для того, чтобы мешок не успел слишком раздуться.
Мы идем уже около часу, и неплохо было бы передохнуть. Останавливаемся, чтобы отдышаться и осмотреться. Приют Ранклюз далеко внизу, и видно, как наши следы, начинаясь внизу, в долине у потока, вытекающего из озера, не прерываясь, доходят сюда к нам.
Озеро Падерн, или, вернее, место, где оно находится, мы узнаем по большой впадине. Это и есть озеро, ледяная поверхность которого покрыта толстым слоем снега.
Поднимаясь на Мон-Моди, мы видим только ту ее часть, где выступает гребень Портиллон, который мы должны пересечь, чтобы добраться до ледника Нетху. Перед нами с севера виден до мельчайших подробностей весь пограничный гребень, который мы вчера преодолели. На седловине перевала Пикад отчетливо видны следы наших вчерашних "салазок", и каждый пытается определить свой след.
Но сейчас у нас перед глазами начинает разыгрываться новое зрелище. Поочередно (в зависимости от положения и высоты) на пограничных пиках загорается "альпийский рассвет". Феерия длится недолго, но сегодня интенсивность красок просто удивительная: косые лучи солнца окрашивают снег то в розовый, то в красный цвет, а скалы и крутые склоны, лишенные снега, принимают различные оттенки розовато-лилового, фиолетового и золотистого цвета. Яркость и нежность красок контрастируют с еще погруженной в мрак остальной частью пейзажа.
Но надо снова трогаться в путь и подниматься по еще не освещенной стороне на гребень Портиллон, все зубцы которого четко вырисовываются на фоне светлого неба. "Альпийский рассвет" закончился, вершины озаряются все ярче, но солнце от нас еще скрыто гребнем, к которому мы приближаемся.
Снег плотный, и каждый может идти как хочет. Мы видим, как Марсиаль поднимается вверх большими шагами, обгоняет нас и останавливается на вершине покрытого снегом гранитного выступа, в данный момент скрывающего от нас гребень Портиллон. Вот-вот появится солнце. Небо освещается все сильнее, и снежный выступ также, как силуэт моего брата, окружен сиянием.
Здесь мы впервые стали свидетелями феномена, который затем наблюдали часто. Та часть неба, где должно появиться солнце, наполняется сверкающими точками, которые быстро движутся, некоторые из них, приблизившись к силуэту Марсиаля, гаснут на лету, другие, наоборот, увеличиваются.
Летящее впереди и выше нас насекомое помогает нам понять причину такого явления. Его крылья уже освещены лучами солнца, а мы еще находимся в тени, и нам кажется, что насекомое светится. Оказывается, все эти искорки, парящие в воздухе, — насекомые. Но самое удивительное, что благодаря эфемерному отблеску их можно видеть в полете на расстоянии более двухсот метров. Различать простым глазом мошку или комара на расстоянии вдвое большем, чем выстрел из ружья. Поразительно!
Нам хочется получить объяснение еще одного факта, правда менее удивительного, но начинающего нас интриговать. На что смотрит стоящий там тихо и неподвижно Марсиаль, который теперь делает нам знак поскорее подойти к нему? К сожалению, мы слишком поздно присоединились к нему, чтобы полюбоваться играми целого стада резвящихся серн, которые при нашем приближении убегают с удивительной быстротой.
Гораздо менее изящно и быстро, чем они, мы тоже добираемся до бреши, куда скрылись серны, и наконец нам видна Нетху, от которой нас отделяет спускающийся с нее ледник — обширная нетронутая ледяная пустыня с небольшим уклоном.
Мы находимся на перевале Портиллон, давшем свое имя длинному гребню, тянущемуся с севера на юг и разделяющему два больших ледяных массива. Поту сторону Нетху виден перевал и пики Короне, Мильо, перевал Моди и пик Маладета, который доминирует над всеми. Маршрут кажется очень простым: достаточно пересечь ледник по диагонали, идти по направлению к перевалу Короне и оттуда, взобравшись на пики Дом и Эполь, достичь вершины Нетху.
Хотя у нас нет ни малейших сомнений относительно направления, мы вскоре встречаемся с труднопроходимым препятствием. Талый снег очень затрудняет весеннее восхождение, и нам приходится барахтаться в нем в течение многих часов.
Во время этого длительного испытания, когда отражение солнечных лучей и сильная жара преследуют нас на всех изгибах ледника, мы думаем лишь об одном — во что бы то ни стало добраться до перевала Короне! Мы предпочли бы идти по скованному морозом и сильно пересеченному трещинами леднику, как это бывает в конце лета, чем увязать при каждом шаге в тяжелом мокром снегу.
У перевала Короне, до которого мы в конце концов все же добираемся, пытаемся найти указанное на карте замерзшее озеро. Уж не собираемся ли мы в нем искупаться? Нет, приходится умерить свой пыл: на такой высоте в это время года вода встречается только в виде снега и льда. Оставив у перевала мешки и всю поклажу и взяв альпенштоки, мы поднимаемся по очень крутому склону Дома и подходим к небольшому уступу под названием Эполь, где нас встречает резкий ледяной ветер, несущий странные косматые тучи. После удушливой жары мы сразу начинаем страдать от холода, тем более что оставили мешки на перевале и нам нечего на себя надеть.
Нам не терпится поскорее увидеть вершину и знаменитый Мост Магомета — единственное действительно трудное место на всем нашем маршруте, о котором гиды всегда говорят, употребляя эпитеты "головокружительный" и "опасный". Это очень узкий, возвышающийся над пропастью тридцатиметровый гребень. Название Мост Магомета происходит по аналогии с лезвием сабли, по которому, как по мосту, должен пройти каждый магометанин, чтобы попасть в рай.
Вероятно, мы уже приближаемся, так как склон, по которому мы идем, выгибается и суживается. Дойдя до одного из уступов, мы останавливаемся пораженные. Вершина вот здесь, совсем близко, но нас приковывает к месту и гипнотизирует не она, а необозримая, разворачивающаяся перед нашими глазами панорама. Кажется, будто ты попал в какую-то неведомую страну и открыл никому не известную горную цепь, но все же постепенно мы начинаем узнавать и называем многие вершины, на которых уже побывали, — от Арьежа и Андорры до массивов Гаварни и Балайту.
Трудно описывать такие виды и, кроме того, что значат названия или сведения о высоте над уровнем моря и даже о границах государств? Перед диким великолепием заснеженной горной цепи, особенно если смотреть на нее с самой высокой центральной вершины, все кажется таким мелким и суетным.
После первого взрыва восторга мы возвращаемся к мысли, как преодолеть несколько метров, отделяющих нас от вершины, на которой виднеется пирамида, сложенная из нагроможденных камней. Самый беглый взгляд на Мост Магомета говорит нам, что в это время года он непроходим:
узкое лезвие гребня одето снежной бахромой, она свешивается с обеих сторон над пустотой в виде воздушного карниза. Невозможно вступить на опасный балкон, который не выдержит даже легкой серны. На этом наше восхождение придется закончить.
С совершенно мусульманской покорностью судьбе, как и подобает перед Мостом Магомета, один из нас пишет ледорубом на снегу всего одно слово: "Мектуб" (по-арабски это обозначает "предначертание").
Прежде чем окончательно покинуть крышу Пиренеев, мы еще смотрим на недосягаемую для нас вершину и на Мост Магомета, на середине которого можно различить маленький железный мальтийский крест, выступающий из снега. Хотела ли таким образом католическая Испания приблизить к христианству это место с названием, данным ему "неверными", или же этот крест поставлен для того, чтобы каждый, проходя мимо него, уповал на милость бога?
Это мы узнали только через два дня, расспросив арагонского пастуха, которого мы встретили в долине Эзера у перевала Венаск.
Крест стоит здесь в память погибших: немецкого альпиниста и его испанского проводника, убитых ударом молнии во время грозы на этом мрачном узком гребне.
— Теперь я понимаю, почему массив назван Маладета, — сказал один из нас. Страшное одиночество, коварные ледники, нависающие вершины, ужасные бури — в самом деле "проклятые горы".
— О нет, сеньора, совсем не поэтому, — возразил пастух и продемонстрировал нам, что расхождения во мнениях бывают даже при самом здравом подходе, — они прокляты потому, что не родят травы!