Wiki Маршруты.ру
Африка / Автотуризм
 

Африка грёз и действительности (том 1, Северная Африка)

22 апреля - 10 ноября 1947 г.
Глава IV ЗА НЕВИДИМОЙ ПРЕГРАДОЙ КОРАНА

На серпатинах Джебель-Гариана. На серпатинах Джебель-Гариана.
Девятилетняя девочка еще не обязана скрываться от постронних люд Девятилетняя девочка еще не обязана скрываться от постронних люд

Географическое наименование «Ливия» существует более двух с половиной тысяч лет. Древний историк Геродот объединяет, однако, под этим названием всю Северную Африку, кроме Египта. Он упоминает о двух группах населения, которые жили в то время на территории современной Ливии.

Во внутренних областях страны жили эфиопские народы негритянского происхождения, а на побережье — ливийцы, предки современных берберов, которые позднее, во время арабского нашествия, были вытеснены вглубь страны.

Геродот упоминает о том, что одно из ливийских племен, живших в области Феццан, пользовалось легкими двухколесными повозками, запряженными четырьмя конями, для охоты за эфиопами-троглодитами, которых они потом продавали в рабство. Интересно, что Геродот, в достоверности сообщений которого часто сомневались, в данном случае полностью реабилитирован. Итальянская антропологическая экспедиция нашла недавно в области Феццан наскальную живопись, воспроизводящую описанные Геродотом двухколесные повозки.

Селения под землей

Неумелые рисунки на камне — это все же только мертвое свидетельство исторических событий. Недалеко от Триполи можно найти гораздо более интересное и неопровержимое доказательство того, что и теперь, то есть спустя две с половиной тысячи лет после Геродота, в Ливии люди еще живут под землей. Африканские троглодиты живут здесь точно так же, как в свое время жили эфиопы, на которых ливийцы устраивали дикие охоты столетия назад.
                                        
В Гариане под землей живут люди...и животные.
В нескольких десятках километров от побережья, посреди плоскогорья Джебель-Нефуса, кончается узкоколейная железная дорога, которую построили итальянцы. Стальные полосы рельс, раскаленные солнцем, тянутся среди песка бесконечной прямой линией. Лишь раз в неделю по ней трясется, направляясь вглубь страны, пыхтящий миниатюрный паровозик с несколькими вагонами. А рядом со стальными ниточками рельс убегает вдаль асфальтовая полоска шоссе. Оно находится сейчас в значительно лучшем состоянии, чем прибрежная автострада, по которой пронеслась война. Перед Гарианом вытянутый шнур шоссе превращается в лабиринт серпентин, по которым машина поднимается на высоту нескольких сот метров над уровнем моря.
На серпатинах Джебель-Гариана.

Без опытного проводника вы едва ли нашли бы жилища гарианских троглодитов. Лишь невысокие насыпи свидетельствовали о том, что в пустыне побывал человек. Нигде не видно ни полуразрушенных хижин, ни переносных шатров берберских кочевников. Здесь люди живут под землей.

И все же есть большая разница между подземными жилищами современных ливийских троглодитов и пещерами первобытного человека, как их описывает англичанин Уортингтон Смит. Здесь сохранились лишь способы сооружения жилищ, самые близкие и доступные человеку, который никогда не видел готических сводов или железобетонных коробок современных зданий. Земля всегда была надежным защитником человека. Ее нельзя поджечь, как деревянную хижину, нельзя разрушить. Опасность наводнения не угрожает в безводной пустыне. Кроме того, земля предоставляла естественное и простое убежище от пятидесятиградусного зноя пустыни, в которой почти нет растительности и тени.

Мы собственными глазами убедились в том, что ливийские троглодиты не считают свои подземные постройки историческим пережитком. Около Гариана и Бу-Гейлана и но сей день появляются новые подземные жилища.

Отметив на земле с точностью опытного землемера квадрат со стороной в 15 шагов, бербер зовет соседей и вместе с ними принимается за работу.

Работают внимательно, не спеша. Когда через несколько недель работы достигается глубина в 10 метров, вертикальное направление сменяют на горизонтальное. От одного из углов выкопанной шахты к поверхности земли прорывают длинный наклонный коридор, достаточно широкий чтобы пропустить верблюда. По периметру дна шахты остается еще достаточно места для других штолен, которые постепенно расширяют и превращают в жилые помещения, склады для зерна и травы эспарто, в помещения для рогатого скота и верблюдов, в кустарные мастерские.

Нас изумила чистота, которую поддерживают арабы в своих подземных жилищах. Чисто выметенный дворик. От одного его угла к другому протянута веревка с сохнущим бельем. В полумраке одной из пещер верблюд пережевывал свою жвачку. Одиноко стоял покинутый ткацкий станок. В течение двух минут, пока мы ждали у входа под землю, все взрослые девушки и женщины ушли в особые помещения, где они скрываются от глаз пришельцев.

Примитивные пещеры с одним входом жители Гариана постепенно превратили в гончарные мастерские и склады для сохнущего товара. Стены подземных жилищ обмазаны тонкой гончарной глиной. Поражают ровные, как бы проложенные по линейке, контуры колонн, выступающих из стен. Потолки украшены довольно удачной росписью и искусными фресками.

Подземные селения района Гариана и Джебель-Нефусы не представляют исключения на побережье Северной Африки. Отдельные селения такого типа можно найти на юге Туниса, в Алжире и Марокко. Все они носят характер постоянных жилищ.

Ливийские арабы в Тархуне и Мселлате используют их как летние помещения. Они живут в шатрах или примитивных хижинах, а на лето переселяются в подземные деревни, которые обеспечивают им равномерную температуру и прохладную тень.

Прошли первые минуты изумления, и перед нами начали вырисовываться проблемы, связанные с поразительным образом жизни гарианских троглодитов. Их подземные дома много чище жилищ арабов на побережье. Люди в Гариане не находятся под непосредственным влиянием «цивилизации», принесенной колониальной системой. Они более свободны, чем арабы в порту Триполи, которые зависят от случайного заработка.

Однако несмотря на чрезвычайную чистоту, дома гарианцев остаются все же темными пещерами. Единственное светлое место в них — это дворик на дне главной шахты. Все остальные помещения — темные, холодные, сырые. Женщины и дети проводят под землей целые годы. Их организм подвергается резким переменам, когда они на короткое время выходят на солнце. Глаза, привыкшие к полутьме, болят от быстрого перехода к яркому свету пустыни. Жилые помещения, в которые никогда не проникает солнечный луч, наполнены затхлым воздухом. Поэтому бичом гарианцев стали тяжелые легочные и глазные болезни.

Невольно задумываешься, почему, собственно, жители Гариана живут так, как жили их далекие предки 25 столетий назад. Почему живут под землей люди XX века, люди которые родились в эпоху железобетона, электричества, радио, кино, автомобиля и самолета? Почему живут они на глубине 12 метров под землей, во тьме, в помещениях, куда нельзя провести ни канализацию, ни электрический свет?

Может быть, об этом думали и гарианские троглодиты, тем не менее они предпочли уединение и жизнь в подземельях прозябанию в арабских кварталах Триполи или жалкому существованию на европейских плантациях. Для них жизнь пастухов и земледельцев V века до нашей эры все же более приемлема, чем жизнь арабских рабочих в колониальной стране XX века…

Лечение раскаленным железом

Ислам господствует над населением всей Северной Африки, однако редко где это проявляется в такой резкой форме, как в Триполитании. Жизнь XX века со всех сторон проникает здесь в двери старого мира пульсом современного портового города, клаксонами американских автомашин, ритмом джаза, гудением самолетов, цветными фильмами и передачами британской радиовещательной компании для арабов. Но все это изменяет лишь внешнюю оболочку жизни.

Под этой внешней оболочкой продолжается средневековая жизнь с ее медлительностью и пассивностью, которые кажутся непреоборимыми, жизнь, придавленная горой предрассудков и суеверий за невидимой преградой корана.

Власти триполитанской колонии объявили борьбу против этого положения, но только объявили. Детям делаются прививки против оспы. Предлагается бесплатная помощь в амбулатории триполийской больницы. На образцовых облицованных белоснежным кафелем бойнях, которые ежедневно после окончания производственного процесса буквально заливают водой, мы нашли такие же санитарные условия, как на любых современных бойнях крупных европейских городов. Каждый кусок мяса проверяется несколько раз, чтобы установить его доброкачественность. Против таких санитарных мер ничего нельзя возразить. И действительно, сюда попадают только здоровые животные. Явно больные животные не были бы сюда допущены. Их убивают и продают помимо боен.

В Триполи проводится также борьба с насекомыми при помощи пропитанных дезинфекционным раствором пучков травы, развешанных на всех домах. Но эта борьба, проводимая лишь формально административными распоряжениями, не имеет шансов на успех, сталкиваясь с неудержимой лавиной традиций.

На базарах мы несколько раз видели на телах арабов следы глубоких ран. Раны на висках, руках и теле были одинакового происхождения. Это были следы вмешательства арабских «лекарей».

Незадолго до этого мы видели демонстрировавшийся в пражских кинотеатрах фильм Гакеншмида о примитивных «методах лечения» в мексиканских деревнях. Благодаря своей кинематографической выразительности фильм производил сильное впечатление. А ведь в нем были показаны всего лишь заговоры и прикладывание змеиной кожи к больным местам. Для арабов заговоры и целебные травы это слишком слабые средства. Триполитанский араб, если у него что-нибудь болит, считает, что в его тело вселился злой дух. Чем сильнее боль, тем злее враг, проникший в тело, а значит, тем сильнее должно быть и средство, которое применяют «лекари», чтобы его изгнать.

Арабские «лекари» занимаются лечебной практикой на еженедельных базарах, располагаясь рядом с продавцами помидоров, бараньих голов и древесного угля. Правда, их деятельность формально запрещена, однако в глубинных районах страны она протекает без помех почти на каждом базаре. Единственное лечебное средство, к которому прибегают арабские эскулапы, это раскаленное железо. Если болят глаза, шарлатан выжигает страшные раны на висках больного. При воспалении легких он прижигает спину, а при болезни органов пищеварения — живот. Потрясает простота и будничная обыденность подобных операций, которые производятся без всяких церемоний. Они не имеют ничего общего с таинственными обрядами колдунов негритянских племен, о которых часто упоминается в старых описаниях путешествий по Центральной Африке.

Если после подобного «лечения» больной выздоравливает, то это заслуга «лекаря», если умирает — на то воля Аллаха. В такие способы лечения не только кочевники, но и многие жители арабских кварталов триполитанских городов верят куда больше, чем в амбулатории с их чистыми операционными.

В глубинных районах Триполитании на ливийско-тунисской границе применяется иной способ «лечения». Когда заболевает маленький ребенок, пастухи режут ягненка и кладут больного в теплые внутренности животного. Держат его там до тех пор, пока внутренности не остынут или пока тело ребенка не закоченеет. Здесь до сих пор господствует поверье, что тепло только что убитого животного переходит в больное тело и излечивает его. В том случае, свидетелями которого мы были, ребенок болел тяжелой пневмонией и умер во внутренностях животного. Ничего не поделаешь — воля Аллаха!

Детская смертность в Триполитании необычайно высока. Ни дети, ни матери не получают даже элементарного ухода. Осматривая однажды большую ферму в Сорме, мы увидели среди взрослых мужчин и женщин множество детей, которые занимались чисткой и сортировкой миндаля. Грязные, исхудалые, одетые в лохмотья дети были счастливы даже тем, что могли за неделю заработать несколько лир и вволю наесться миндаля.
Они работают за два с половиной килограмма хлеба в неделю.

В разговоре мы случайно узнали, что незадолго перед нашим приходом одна из арабских женщин родила здесь же, среди работающих. Через два часа мы увидели эту женщину за работой, а ребенок лежал на куче очисток миндаля.

Оставшиеся почитатели дуче и представители английской администрации в Триполитании выставляют напоказ перед поверхностными наблюдателями мероприятия по охране здоровья арабского населения колонии. Они настойчиво, до тошноты, твердят о бесплатной врачебной помощи для арабов, о систематическом проведении санитарных и даже социальных мероприятий во всей колонии.

В принятии такого рода мер можно убедиться в столице колонии. Обычный турист дальше и не заглядывает. В зловонных уличках арабских кварталов он видит лишь «очарование Востока», а не рассадники болезней. Если вы поинтересуетесь, что же делают колониальные власти для пропаганды среди местного населения требований прогресса, эффективности и необходимости санитарных мероприятий, то услышите любопытный ответ: колониальная администрация, видите ли, не может прибегнуть к принудительным мерам или к какой-либо иной форме давления, так как она уважает свободу цветных людей!

В плену догм

В Ливии 86 процентов жителей исповедуют ислам. Большинство из них арабы, менее многочисленны кочевники берберы. Прослойку между этими группами составляют рассеянные по всей стране потомки арабских женщин и турок, которые осели здесь во время Османского нашествия на Северную Африку. Мусульманская часть ливийского населения, несмотря на свою многочисленность, до сих пор не участвует в решении судеб своей страны. Такое положение объясняется несколькими причинами.

Отношения между проживающими в приморских районах арабами и кочевниками берберами из глубинных районов страны оставались враждебными на протяжении столетий. Во время нашествия приверженцев ислама на территорию Африки берберы были согнаны со своих исконных прибрежных земель. Они не примирились с пришельцами и после того, как подчинились их фанатизму и превосходству в силе и даже приняли их веру. Между арабами и берберами и поныне происходят частые столкновения, во время которых и те и другие проливают кровь. Обе стороны давно уже забыли настоящую причину вражды. Сохранилась лишь вековая ненависть, проявляющаяся по каждому поводу. Берберские женщины намного энергичнее арабок. В стычках они зачастую верховодят. Арабские мужчины с уважением относятся к личной храбрости берберок, но на взаимной вражде это никак не отражается. Во время войны при воздушных налетах берберки никогда не спасались бегством перед лицом грозящей опасности. Если у них были дела по хозяйству, они спокойно занимались ими во время бомбежки. Смерть они презирают.

Раздробленность и ненависть — одна из причин, мешающих местному населению осуществить стремление самому распоряжаться судьбами своей страны.

Не менее серьезное препятствие представляют взяточничество и беспредельная жадность к деньгам, которые прочно укоренились среди представителей богатых и влиятельных слоев триполитанских арабов. Деньги всегда играли важную роль в политике европейских властителей в Ливии. Их обычной тактикой был подкуп влиятельных лиц из местного населения. Ту же тактику применяли и итальянцы после завершения оккупации, причем их расходы окупились с лихвой. Тем самым постоянно углублялась пропасть между широкими слоями бедняков и немногочисленной олигархией арабских богачей, которые с помощью новых властителей заработали себе на бурнусы, расшитые серебром и золотом, получили власть и доходные должности.

Нет никаких сомнений в том, что не менее важной причиной безуспешности борьбы за изгнание из страны европейских колонизаторов является религия. Коран в странах ислама всегда был самым мощным союзником всех властителей, будь то французы, испанцы, англичане или итальянцы.

Философия корана, вероятно, слишком мистична, чтобы ее могли усвоить «неверные». Однако коран в наше время непонятен даже самым фанатичным приверженцам ислама. Они не понимают его текст, не говоря уже о содержании. С колыбели и до гроба находятся они в плену его догм, не смея в них усомниться. И все-таки мы встречали молодых арабов, которые понемногу начинали разбираться в истинных причинах своих бед. Они, хотя и осторожно, критиковали религиозные предрассудки, одевались по-европейски и не умели обращаться с пятиметровым куском шерстяной материи — «хаули», этой универсальной одеждой арабов в Триполитании. Украдкой обращают они свои взоры на восток, к Египту, который уже многого достиг в борьбе с религиозными предрассудками, осуждают многоженство и с усмешкой говорят о религиозных обрядах рамадана. Эта молодежь посещает кино и восхищается авиационными моторами. Но и она соблюдает строгий пост между восходом и закатом солнца в течение всего месяца рамадана, ибо боится главы арабской религиозной общины, который пользуется неограниченным правом налагать самые строгие наказания. Молодые арабы верят, что будущим поколениям удастся покончить с злополучными пережитками, поддерживаемыми исламом, но сами они не знают, как взяться за это дело.

Своих подрастающих сыновей арабские богачи обычно посылают учиться в Каир, в университет Аль-Азхар. Потратив там долгие годы на изучение буквы и духа корана, вызубрив его наизусть, они получают белый тюрбан и возвращаются домой, чтобы в частной школе вдалбливать в головы детей суры корана.

— Нам не нужны люди, знающие наизусть коран, — не раз слышали мы негодующую критику из уст восемнадцатилетнего Салима Шатани. — Нам не хватает врачей, инженеров, строителей, агрономов. Мы умеем ездить в автомобилях, но не умеем производить их. Мы умеем повернуть выключатель, но не знаем, почему зажигается электрическая лампочка. Нам нужны учителя, которые вместо корана рассказали бы нам о демократических конституциях или о технике производства цветного фильма…

Салим понимает все это. Но он боится подумать о том, почему его мечты остаются неосуществленными. Он боится искать конкретных путей к претворению в жизнь своих передовых стремлений, так как инстинктивно чувствует, что натолкнется на сопротивление европейских хозяев своей страны. А это пугает Салима. Он один из немногих счастливцев, которые получили от англичан не только школьное образование, но и приличное место на триполийском почтамте. Начальник обещал послать его, вероятно единственного триполитанского юношу, в Лондон, чтобы учиться в средней школе. Салим хочет учиться, хочет знать, хочет уметь, хочет постигнуть больше, чем другие, окружающие его невежественные юноши. Может быть, в Лондоне ему удастся попасть и в высшее учебное заведение. Он боится даже высказать вслух такую надежду, ибо сама мечта об этом кажется слишком неправдоподобной.

Салим хочет стать инженером или врачом, строителем или конструктором. Он хочет чему-нибудь научиться, чтобы помочь своей родине. Единственный человек, кто может послать его в школу, — это начальник англичанин. Но Салим еще не понимает, что англичанам не нужны в Триполитании ни техники, ни врачи. Они отбирают молодых и самых способных людей, которым становится невмоготу молчать и которые превращаются в потенциальную угрозу для колониального господства, задабривают их, внушают им чувство благодарности и, в конечном счете, воспитывают из них чиновников, чтобы с их помощью укрепить свое господство над колонией…

Взгляд на мир через щель в «хаули»

Ливийскую арабку вы никогда не увидите в кино или где-нибудь в обществе. В Триполитании мусульманский мир за пределами четырех наглухо закрытых стен дома принадлежит только мужчинам.

В арабских домах можно увидеть два типа окон. Первые ничем не отличаются от европейских, зато вторые не имеют с окнами ничего общего. Их нельзя открыть, и в них нет стекол. Они больше похожи на деревянные клетки для домашней птицы или решетки тюремных камер для заключенных, совершивших тягчайшие преступления. Между оконными рамами крест-накрест набиты частые деревянные планки. Они напоминают скорее пирог с переплетами, чем окно.

И за такими решетками арабская женщина проводит всю свою жизнь. Никто, кроме мужа и нескольких выбранных мужем женщин, не должен видеть ее лицо. Маленькие ромбики между оконными планками — вот вся ее связь с внешним миром.

В Европе часто считают, что многоженство среди арабов все больше становится пережитком, который сохраняется только у нескольких примитивных и отсталых племен. Это неверно. Во всех частях исламского мира, вероятно лишь с некоторыми исключениями в Турции и Египте, вы встретитесь с этим обычаем, узаконенным кораном. Число жен зависит лишь от богатства мужа.

Мы напрасно пытались найти факты, которые указывали бы на то, что арабская женщина в Триполитании имеет хоть какие-нибудь права в европейском или даже турецком понимании этого слова. Бесправие арабских женщин признают и сами арабы, но при этом они ссылаются на коран.

В арабском доме женщина полностью изолирована. Она даже обедает отдельно от членов семьи мужского пола. Прежде чем войти в арабский дом, нужно подождать немного, чтобы все женщины могли удалиться в укромное место. Хозяин дома никогда не представит их вам. В разговоре, проявляя учтивость, вы можете осведомиться о здоровье хозяина, об его овцах, верблюдах и ослах, но ни в коем случае нельзя задать вопроса, касающегося его жены. Это было бы непозволительным нарушением приличий.

В возрасте 10–12 лет всех мусульманок постигает проклятие «хаули», которое типично именно для Триполитании. «Хаули» — это широкая накидка из пятиметрового куска тяжелой шерстяной ткани. Вуаль, закрывающая нос и рот женщин Танжера или Марокко, по местным понятиям, оставляла бы слишком открытым лицо ливийской женщины. Ей разрешается смотреть на мир лишь одним глазом через узкую щель в «хаули», да и то в том случае, если муж соблаговолит выпустить ее из дома. Запрет выходить из дома, который обычно распространяется на большинство молодых женщин, так строг, что они и в мыслях не держат нарушить его.
Взгляд на мир сквозь щель в хаули
Вся проблема невежества ливийских арабов — это естественное следствие рабского заточения женщины, в котором она пребывает всю свою жизнь. Нельзя требовать от неграмотной матери, никогда не прикасавшейся даже к элементарным источникам знаний, чтобы она была хорошей воспитательницей своих детей. Арабы держат в своих руках ключ к лучшему будущему, но они до сих пор не знают, как с ним поступить, ибо бороться с собственной религией им так же тяжело, как и с европейскими властителями. Арабы до сих пор не понимают взаимной связи обоих фронтов. Они знают, что их главный враг — это иностранцы, которые расхищают богатства арабских стран, низведя их до уровня колоний, доминионов и протекторатов. Понимают они также, что бессмысленные и изжившие себя догмы корана надламывают силы народа. Но арабы все еще не понимают, что коран в настоящее время — это одно из мощных средств, используемых иностранными поработителями, и что, сбросив путы корана, они лишат колонизаторов их самого сильного оружия, освободят и разовьют такие творческие силы народа в области экономики, политики и культуры, которым не сможет противостоять ни одна экспедиционная армия какой бы то ни было империи.
Девятилетняя девочка еще не обязана скрываться от постронних люд

Однако прежде всего арабам нужно покончить с заточением женщины. Для этого необходим глубокий перелом в сознании мусульман. Им уже неоднократно приходилось с оружием в руках бороться против империалистических армий, бить их и выгонять из своей страны. Но для освобождения триполитанской женщины от духовного и физического порабощения требуется значительно больше мужества, чем для жестокой борьбы против вооруженных современным оружием захватчиков.

Духовный мир ливийских арабов сильнее подчинен влиянию мусульманского Востока, чем Запада. Молодое поколение внимательно изучает результаты нововведений в довоенной Турции. Ему хорошо известны последствия эмансипации: отказ от арабской письменности, введение европейской одежды и современной системы образования. Перелом в образе мышления некоторых представителей этого поколения тем резче, что они сознают необходимость эмансипации и образования для широких слоев населения, а не только для избранных. Мы, европейцы, лишь с трудом можем понять, как огромен этот поворот в их мышлении. Впервые за ряд столетий в Ливии появились рядовые мусульмане, которые осмелились мысленно посягнуть, пусть только в кругу близких друзей, на нерушимые догмы корана. Эти люди ослеплены красотой мечты о новой Триполитании, в которой не будет неграмотных, школ хватит для всех, не будет ни одного «хаули». Эти молодые арабы еще только привыкают к огромному перевороту в своем мышлении, но они уже приводят его в порядок и начинают искать пути к осуществлению своих грез. Ищут они несколько неуверенно, как люди, ослепленные ярким светом. Они боятся широко открыть глаза, они позволяют еще вести себя даже тем, кому уже больше не верят. Но рано или поздно они окончательно прозреют…

Значительная часть триполитанских арабов хорошо понимает свою отсталость и ищет примера, которому можно было бы следовать. Они, однако, чувствуют, что опыт Ататюрка нельзя повторить в Ливии. Им гораздо ближе Египет. И не только потому, что у Ливии и Египта общие границы. Из Каира приходят газеты, издаваемые несколькими политическими партиями. На экранах ливийских кинотеатров наряду с новыми европейскими и американскими фильмами демонстрируется продукция египетских кинокомпаний. Египетские фильмы пользуются у ливийских арабов значительно большим успехом, нежели цветные фильмы компании «Парамоунт».

Хотя египетские фильмы по игре актеров, по технике и содержанию уступают европейским, все же они показывают мужчину в современной одежде, арабскую женщину, управляющую автомобилем или выступающую на собраниях, где больше мужчин, чем женщин! И она не смотрит на них сквозь щель в «хаули». На ней нет ни вуали, ни традиционной одежды. Да и вообще нет никакого различия во внешности между арабской и европейской актрисой!

Молодые арабы в Триполи охотно прощают египетским актерам аффектированную жестикуляцию и неестественную мимику. Для них значительно важнее тот факт, что так может жить человек, который исповедует тот же коран, что и они.

Кавалерийский хлыст при выдаче заработной платы

В Ливии мы встречали итальянцев, которые и теперь, после проигранной войны, оправдывали империалистическую политику Италии, безмерную агрессивность и жестокость режима Муссолини и его нападение на Эфиопию в 1935 году. Доводы, к которым они до сих пор прибегают, защищая фашистский режим, типичны для них.

По их мнению, Ливия требовала слишком больших затрат, чтобы стать экономически активной частью империи, тогда как природные богатства и уровень заработной платы в Эфиопии позволяли «использовать» эту страну со значительно большей интенсивностью. Нам удалось близко познакомиться с причинами, которые позволили создать в Ливии громадные латифундии и применять капиталистические методы ведения хозяйства.

Мы присутствовали при выдаче заработной платы арабским рабочим на одной из таких латифундий, где хозяйство велось по последнему слову агротехники с применением новейших методов. Здесь была своя электростанция, несколько многоводных колодцев, достигавших глубины 800 метров, безукоризненная в санитарном отношении маслобойня, перерабатывавшая ежедневно до 15 тонн олив, подземные склады в виде обширных бетонированных хранилищ, просторные конюшни и другие хозяйственные строения. Общая площадь хозяйства составляла 1300 гектаров.

Владельцу латифундии принадлежало еще несколько хозяйств, общая площадь которых приближалась к трем тысячам гектаров. Он владел обширными насаждениями олив, апельсинов, миндальных, лимонных деревьев, плантациями земляного ореха, виноградниками и огородами. Ни землевладелец, ни управляющий не могли нам ничего сказать о размере ежегодного урожая. Они просто не знали этого. Несколько тонн апельсинов или несколько гектолитров оливкового масла ничего не значили по сравнению с тысячами деревьев и бескрайними просторами полей.

Тем больше удивились мы той пунктуальности, с какой велись ведомости заработной платы. Составлены они были не по именам рабочих. Арабские имена не интересовали итальянского помещика. Его заботила лишь окончательная сумма недельных выплат. Размер этих выплат был чудовищно мал. Заработная плата выдавалась на рабочую группу, состоящую из четырех-шести человек, которым нужно было отработать в среднем по 60 часов в неделю.

За час с лишним до выдачи зарплаты перед небольшой канцелярией управляющего имением собралась толпа оборванных рабочих. Мужчины стояли отдельно от женщин и детей. Все как один худые, в жалких лохмотьях, терпеливо ожидали они денег. Араб, помощник управляющего, кавалерийским хлыстом отгонял всех, кто приближался к столу ближе чем на три метра. Дети и женщины с исхудалыми лицами жадно следили за руками итальянца-управляющего, пересчитывавшего измятые и замасленные банкноты. Все тянулись к деньгам, хотя знали, что заработную плату получит староста группы, который сам разделит ее между остальными. Мы внимательно следили за выдаваемыми суммами. Заработок группы из четырех-шести человек колебался от 100 до 250 лир. Одна такая группа, состоявшая из трех женщин и трех девочек, получила рекордную сумму — 270 лир, то есть на каждую работницу приходилось по 45 лир. Это получал человек за неделю труда, в то время как килограмм хлеба стоил 20 лир!

Теперь нам стало понятно, откуда берутся миллионные состояния итальянских помещиков, которые до тошноты надоедают жалобами на тяжелые последствия проигранной войны. Они тоскуют по Эфиопии, где оплата труда была значительно ниже. Там они могли беспрепятственно вводить подлинно рабскую систему труда.

Нам были понятны старания хозяина латифундии, который спешил увести нас от этого компрометирующего зрелища, предлагая стакан охлажденного вина. Он хотел показать нам результаты колониальных усилий итальянцев, которые превратили пустыню в рай на земле, но не рассчитывал, что мы придем как раз во время субботней выплаты зарплаты, наглядно показывающей, как и для кого создавался этот рай.

Обуреваемые ненасытной жадностью, владельцы ливийских латифундий не останавливаются и перед эксплуатацией своих соотечественников. Сотни старых поселенцев не имеют средств, чтобы переждать послевоенный кризис. В течение 15–20 лет трудились они со своими семьями на новых участках, но так и не смогли за это время выплатить даже части тяжелого ипотечного долга. Английская военная администрация оказалась преемницей финансовых учреждений потерпевшего поражение режима. Англичане понимали, что у них почва горит под ногами и что им здесь долго не удержаться. Поэтому они стремились за короткое время оккупации, которое им оставалось, выжать из страны как можно больше. Они потребовали от мелких землевладельцев немедленного погашения долгосрочных кредитов, как только поняли, что у владельцев латифундий имеется достаточно средств, чтобы скупить с аукциона за оставшуюся часть долга хотя бы лучшие из концессий. И вот мелкие землевладельцы после долгих лет лишений и труда оказались без средств в бывшей колонии, а их хозяйства перешли в собственность помещиков, располагавших избытком капитала. Контрасты усиливаются с исключительной быстротой. Отдельным личностям, непрерывно богатеющим и укрепляющим свою мощь, противостоят беспомощные толпы, нищие и бессильные в своей разобщенности, причем более многочисленных арабских рабочих обессиливает их неграмотность.

Вот когда становится предельно ясным, почему рабочие на ливийских фермах работают 60 часов в неделю за плату, которой в лучшем, исключительном случае хватит на два с половиной килограмма хлеба.

Минуты, проведенные среди арабских рабочих в ливийском поместье, открыли нам новые потрясающие факты. Но только в заключительном разговоре с ее владельцем, итальянцем, мы увидели всю глубину безмерного эгоизма и цинизма этого представителя бесчеловечной колониальной системы. Последняя война вынудила его бежать из Эфиопии. Он говорил о войне с отвращением, ругал Грациани и Бальбо.

За то, что они ввергли Италию в агрессивную войну?

Нисколько. Только за то, что они делали это «неумело».

— В следующую войну, синьоры, в следующую войну мы должны учесть этот опыт, оплаченный дорогой ценой, — твердил он.

— Вы верите, что будет новая война?

— Разумеется. Война должна быть. Войны были и будут. Это такой же неизменный и постоянный закон, как земное притяжение!

— Да, но ведь каждая война стоит больших жертв. В последнюю войну, например, была разрушена половина Италии. И потери у вас были немалые.

— Вы рассуждаете, как слабые люди. Война — это естественное средство отбора. Слабый в войну погибает, а сильный выплывает на поверхность. И так везде — на фронте, в политике, в экономике. Меня война устраивает.

Синьор Пьячентини, триполитанский помещик, недоволен второй мировой войной. Он, видите ли, вынужден «прозябать» всего лишь на 4300 гектарах земли в Триполитании, так как его фашистская партия не сумела выиграть агрессивную войну. Он разочарован последней войной, ибо вынужден был оставить значительно более обширные и доходные латифундии в Эфиопии.

Синьор Пьячентини мечтает о новой войне, которая открыла бы ему дорогу к новым колониям. Война его устраивает, так как для него понятие о совершенном человеке совпадает с понятием о хищнике.

Синьор Пьячентини мечтает о новой войне, ибо он полон бессердечного эгоизма и жадности, которые задушили в нем последние остатки человечности…





Комментарии
Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв
Оцени маршрут  
     


 
© 2007-
Маршруты.Ру
Все права защищены
Rambler's Top100
О сайте
Сообщество
Маршруты
← Вернуться на Маршруты.Ру