Wiki Маршруты.ру
Африка / Автотуризм
 

Африка грёз и действительности (том 1, Северная Африка)

22 апреля - 10 ноября 1947 г.
Глава XVI ВАКУУМ БЫЛ ЗАПОЛНЕН

В Вади-Хальфе мы встретились с теми же затруднениями, что и в Асуане.

Окружной комиссар, глава политической власти в северной части Судана, когда мы пришли к нему в канцелярию с просьбой разрешить нам ехать дальше на юг, пытливо посмотрел на нас и произнес категорическое «нет».

— Оформляя визы, Суданское агентство в Каире дало вам информационную брошюрку, из которой вы могли узнать, что автомобилям проезд через пустыню вообще не разрешается…

— Да, но в то же время нам там обещали выхлопотать для нас специальное разрешение и телеграфировать об этом сюда, в Вади-Хальфу.

— Ничего подобного я не получал, — коротко ответил окружной комиссар.

Последовало продолжительное разъяснение. Повторилось все то, что уже имело место в Асуане.

— Мы хотим проехать по суше всю Африку, от Каира до самого Кейптауна. В Асуане нам дали проводника, а он чуть было не заблудился в пустыне. Нам пришлось ему помогать по компасу и карте. Самое большое наше преимущество состоит в том, что машина не нуждается в воде. У нее нет радиатора…

— Как это нет радиатора? Что вы этим хотите сказать? — повысил голос комиссар и нахмурил брови.

— У нас мотор воздушного охлаждения…

— Где ваша машина? — перебил нетерпеливо комиссар.

— Перед зданием. Не хотите ли посмотреть?..

Официальная строгость покинула окружного комиссара, и он сразу превратился в страстного автомобилиста.

— Так, так, этого я еще не видел, турбовентиляторы! И что же, вам их хватает для охлаждения этого проклятого пекла над пустыней? — спросил он и лег на живот, чтобы осмотреть «татру» снизу.

— Максимальная температура масла была 110 градусов, что равняется… одну минуточку… что равняется каким-нибудь 230 градусам по Фаренгейту. Мы несколько раз вынуждены были ждать, пока у «форда» не остынет вода в радиаторе. Обороты наших турбин не зависят от скорости движения машины. Мотору хватает воздуха и тогда, когда машина еле-еле ползет по песку.

Комиссар отряхнул колени, повернулся к нам и кивнул головой.

— Позвоню в Хартум, посмотрим, что можно сделать. На вашу беду еще продолжается Большой байрам. Может быть, разыщу начальника дома.

Хартум отозвался через пять минут. Последовали объяснения, спортивные восторги.

— Рекомендую решить вопрос положительно. Жду завтра депеши.

— Well, boys. Теперь я могу только пожелать вам успеха, — распрощался с нами комиссар. — Как только получу ответ, позвоню вам в гостиницу.

28 октября мы вошли в канцелярию комиссара, сгорая от нетерпения и волнения. Он встретил нас улыбкой, и не успели мы присесть, как уже поняли, что поедем.

— У вас есть какой-нибудь информационный материал о южном отрезке пустыни?

— Полковник Ле-Блан дал нам в Каире свое описание маршрута. Комиссар порылся в бумагах на столе.

— У меня есть последнее официальное описание маршрута, составленное по поручению суданского правительства, может быть, оно вам пригодится. Географической карты, к сожалению, я вам дать не могу.

Мы снова даем подписку, что отправляемся в путь на собственный страх и риск.

— До самого Абу-Хамида держитесь железнодорожной линии и сверяйтесь по маршруту, с какой стороны пустыня более проходима. За Абу-Хамидом будет самый тяжелый участок пути. Я тем временем пошлю депешу, чтобы там подготовили проводника, который доедет с вами до Абу-Диса. У вас найдется место в машине?

— Это совершенно исключено. Машина перегружена вдвое. С запасами питьевой воды и бензина у нас свыше тонны. Никто больше в машине не поместится.

— Что же, тогда поезжайте одни, но учтите, что вы ставите свою жизнь на карту. От Нила вы уйдете далеко в пустыню, а ориентиров вы там нигде не найдете.

Телеграфные сообщения на два контрольных пункта, составление графика пути, крепкие рукопожатия, и вот путь на юг открыт. Лучшего подарка к национальному празднику мы и пожелать бы не могли.

— Good luck to you, буду рад услышать в скором времени ваш голос по телефону из Хартума.

Десять безымянных станций

Брезентовые мешки, в которые мы вечером для проверки налили воду, не пропустили за ночь ни одной капли. Остается решить вопрос, куда их поместить. По пути из Асуана они лежали, привязанные веревками, на подножках «форда».

— В Копршивицах об этом не подумали, когда в 1936 году стали выпускать «татру» без подножек. Внутрь машины они ни в коем случае не войдут, на крышу их тоже поместить нельзя.

Остается единственная возможность — передний буфер. Но здесь есть опасность, что мешки при непрерывной тряске протрутся или о края буфера, или о значки автоклубов, прикрепленные к буферу. Выбор несложен. Без воды ехать нельзя, следовательно, значки надо снять. Брезентовые мешки с 40 литрами воды в каждом прикрепляем к флагштокам и прочно привязываем к ручке запора переднего капота над решеткой масляного радиатора. В последний раз осматриваем мотор и с опаской поглядываем на заднюю часть перегруженной машины, которая низко оседает к земле…

Открывается новая страница путевого дневника. «Спидометр — 90, время — 6 часов 40 минут, высотомер — 270 метров над уровнем моря, термометр — 28 градусов, бак и четыре запасных канистра полны, в запаянных банках на всякий случай еще восемь галлонов. Солнце над горизонтом, настроение в зените».

С удовольствием проезжаем 14 километров асфальтированной дороги по направлению к аэродрому Вади-Хальфы. Старые следы ведут и дальше, но над ними висит колючая проволока. Видно, запрет проезда соблюдается добросовестно. Осторожно поднимаем необычное препятствие, и «татра» снова проскальзывает в пустыню, на этот раз одна.

Первый участок пути за Вади-Хальфой проходит поблизости от железнодорожной линии, ведущей на юг через Хартум в Сеннар, где она разделяется на две ветки — западную, ведущую к Эль-Обейду, и северо-восточную, доходящую до Порт-Судана на Красном море. Большую излучину Нила, прерываемую тремя могучими водопадами, стягивают 460 километров стальных рельсов железной дороги. На этой дороге есть 10 нумерованных станций, предназначенных скорее всего для того, чтобы дать отдых обслуживающему персоналу поезда, пассажирам и паровозу. На станциях, затерянных в сотнях километров в глубине пустыни, никто не садится, и ни у кого нет охоты покидать надежный поезд…

Еще утром мы поняли, что участок пути на всем его протяжении не представит для нас особого интереса. Мягковатый песок, на нем старые колеи, плоская поверхность, слегка повышающаяся к горизонту, да две узкие полоски железа. И так километр за километром, десяток километров за десятком. Через 33 километра показалась первая станция: небольшое строение, начальник станции с лицом цвета черного дерева, несколько кудрявых ребятишек. С любопытством смотрят они на необычную машину и машут нам рукой на прощанье. С обеих сторон появляются голые пригорки, но равнина перед нами остается неизменной, лишь постепенно поднимаясь. Далеко впереди в песке что-то зашевелилось, а потом недвижно замерло. Приблизившись, мы вскоре различаем редкого обитателя пустыни — небольшую газель. Это животное невероятно пугливо, не боится оно лишь автомобиля. Вероятно, любопытство заставляет газель остановиться в ожидании. Мы приблизились к ней на расстояние всего нескольких метров, и только тогда она бросилась бежать многометровыми скачками и через минуту скрылась из глаз.

В девять часов мы уже у станции № 3, почти в 100 километрах от Вади-Хальфы. После многих километров хорошего пути начинают появляться первые препятствия. К самой станции подходят скалы, вокруг которых навеян мягкий песок. Поскорее переводим машину на вторую, а затем и на первую скорость, чтобы избежать буксовки колес и не прибегать к испытанному средству — противопесочным лентам, применение которых стоит обычно пота и дорогого времени. В мягком песке нет камней, и нам не нужно опасаться ни за рессоры, ни за картер. Но песка все больше, он становится мягче, увеличивается количество мелких вади в нем. Вади имеют лишь два-три дециметра в глубину и едва два метра в ширину, однако их острые края прорезают местность, не отличаясь по окраске от окружающей среды. Глаза, утомленные резким солнцем, замечают их лишь в самый последний момент. При этом нам все время приходится повышать темп езды, чтобы не увязнуть. Плохую проходимость местности подтверждает и английское описание маршрута, полученное нами от комиссара. Слова heavy sand (тяжелый песок) на каждом шагу превращаются в действительность. У станции № 4 мы еле-еле выбираемся на мягкую насыпь около полотна дороги.

Температура воздуха поднялась до 40 градусов, высотомер — до 530 метров.

Неожиданная встреча в пустыне

Мы отдыхаем и подкрепляемся.

Тут на горизонте появляется облако дыма. Оно приближается, усиливается далекий гул, и через четверть часа на станцию въезжает длинная цепь белых вагонов. Из них выглядывает несколько голов, а потом из поезда выходят первые любопытные, чтобы посмотреть нашу «татру». Начинаются длинные расспросы и объяснения. Даже машинист покидает свой паровоз.

Встреча в Судане

— Почему вы не летите, раз у вас есть тайяра? — смеется кочегар. — Интересно знать, куда вы спрятали крылья своего самолета…

— Как бы охотно мы воспользовались крыльями в этой вашей пустыне, если бы только могли…

В душе мы завидуем машинисту, у которого есть две ленты колеи, уверенно ведущие его через пустыню от горизонта к горизонту. Его не беспокоят ни мягкий песок, ни скалы, ни глубокие вади, ни перегруженные рессоры. Он знает только свое расписание, и когда выезжает из Хартума, то твердо уверен, что доедет до Вади-Хальфы. Выйдет из строя локомотив, ему пришлют другой. Торопливо делаем два снимка, раздается свисток паровоза. Трогаемся. Поезд на север, мы на юг.

В тот момент мы не предполагали, что через несколько месяцев, получив сообщение из Праги, узнаем, что в эти мимолетные минуты в сердце Нубийской пустыни состоялась символическая встреча двух образцов чехословацкой продукции — вагонов и автомобиля. Стоило нам тогда нагнуться к осям вагонов, и мы бы прочли на них ту же самую марку «татра», которую пассажиры поезда рассматривали на переднем капоте нашей машины. Вагоны, поставленные Египту более 20 лет назад, до сих пор выполняют свое назначение в Судане, выстукивая унылый, однообразный ритм среди не менее унылой желтизны пустыни.

Дорога по пути к пятой станции становится все хуже. Уезжаем от железнодорожного полотна далеко в пустыню, где грунт тверже, но и там попадаем в переплетения вади и хоров. Они насчитываются десятками на каждом километре, а за ними опять скалы. Осторожно, медленно минуем их и вновь выезжаем на равнину с высохшими руслами. Лишь по другую сторону железнодорожного полотна группы скал слились в дикие, рассеченные хребты. И все же наша сегодняшняя дорога бесконечно уныла. После предыдущих шумных дней нам кажется почти невероятным, что пустыня может быть так однообразна на протяжении целых сотен километров. Резкий, слепящий свет, жара и сосредоточенное наблюдение за местностью впереди машины чрезвычайно утомляют нас. Единственная отрада — спидометр, который зафиксировал, что с утра мы уже оставили за собой свыше 160 километров.

И тут на горизонте перед нами появляются белые треугольные паруса нильских фелюг. Это же невозможно, ведь Нил удален от нас не меньше чем на 200 километров! Однако зрение подтверждает, что белые паруса плывут по водной глади более четко и более определенно, чем в мираже. Паруса не передвигаются, они лишь растут с каждым километром. Только когда мы приблизились к ним на несколько сот метров, под парусами выросли красные кирпичные цоколи, а вода быстро исчезла, как будто сразу впиталась в песок. Это были запасные железнодорожные склады с белыми конусообразными крышами.

Станция № 5…

Мы уже находимся на высоте почти 700 метров над уровнем моря. Воздух, раскаленный до 43 градусов, дрожит в лучах полуденного солнца, однако мотор охлаждается хорошо. В лицо дует резкий, но и горячий, как из печи, ветер. Металлические части машины раскалены, губы у нас потрескались, ноздри горят, как в огне.

Еще через два часа минуем вспомогательную станцию. То были трудные два часа. Хор следовал за хором. Местами попадались невысокие скалы, острые камни, а затем снова путь пересекали вади. Тормоз, газ, тормоз, газ — иначе нельзя, а не то увязнем и придется потратить долгие утомительные часы, пока выберемся.

— А господин Ле-Блан в своем маршруте еще отмечает эти места как pas mauvais… Как же будет выглядеть наш путь, когда он станет mauvais?

— Может быть, он ехал по другой стороне железнодорожного полотна и забыл пометить это. Проверим другую сторону, как только железнодорожная насыпь станет пониже…

Лишь после трех часов мы добрались до станции № 6, находящейся более чем в 200 километрах от Вади-Хальфы. Это — самая большая станция на всем пути до Абу-Хамида, единственная, где есть цистерны с водой.

Здесь мы и пополняем свои мешки мутной, теплой водой. За станцией нам впервые попалось удобное место, где можно переехать через железнодорожное полотно на восточную сторону. Однако через несколько сот метров мы уже внимательно отыскиваем место, где бы можно было вернуться обратно, так как грунт здесь намного хуже. Нам с трудом удалось выехать оттуда в самый последний момент, оставив за собой колею глубиной 15 сантиметров. Только к вечеру натолкнулись мы на хорошо укатанную старую колею. Скорее всего эта широкая колея оставлена военными грузовиками, а может быть, грузовиками, ездившими здесь, когда ремонтировалось полотно железной дороги. Проезжаем широкие поля острого щебня. Камешки отлетают от шин и ударяются о шасси машины. Хотя солнце уже клонится к горизонту, воздух в пустыне пылает, как в горне. Перед закатом проезжаем станцию № 7. Пора подумать о ночлеге. По соображениям безопасности мы не хотим ночевать вблизи станции и, отъехав несколько километров, раскладываем спальные мешки в закрытом ущелье между скалами.

На западе еще не погас багрянец, а на востоке уже показался красный диск месяца. Лишь через час он принял свою естественную форму и окраску. Мы заранее предвкушали удовольствие от заслуженного ночного отдыха, но уснуть не смогли. Когда солнце садилось, термометр показывал 38 градусов.

Мы не стали даже разводить костер.

Ночь была ясная. Лишь несколько звезд сияло высоко на небосводе, когда мы включили приемник и невольно настроились на тот пункт Северной Африки, откуда регулярно слушали передачу из Праги. Слышимость ухудшалась с каждой сотней километров нашего продвижения на юг. С трудом удалось поймать вечерний выпуск последних известий. Приходилось напрягать слух, чтобы не упустить ни одного слова…

— В заключение прослушайте прогноз погоды Государственного метеорологического института. Температура днем в Чехии — 12 градусов тепла, ночью — около градуса мороза…

Посмотрели на наш термометр — 32 градуса через три часа после захода солнца…

Прагу больше не слышно. Машинально ловим другие станции. Из приемника вдруг раздались звуки флейты и скрипок — вступление к «Влтаве» Сметаны.

Музыка торжественно плыла в тишине Нубийской пустыни, удаленной на тысячи километров от серебристой Влтавы, нежная, как ласка матери. По зарябившейся глади реки тихо скользили плоты, осенний ветерок гнал к излучине охапку пожелтевших листьев, и вот уже запела Влтава победный хорал Вышеграду…

Раздается английская речь: «Радио Иерусалима. Оркестр Чешской филармонии». И мы слушаем «Девятый Славянский танец» Дворжака.

Путешествие по нубийской пустыне

Последний этап

Перед восходом солнца было 26 градусов!

Мы увязали спальные мешки и стали ждать рассвета, чтобы продолжить путь. Предстоял новый бой с пересохшими руслами. Едва мы выбрались из сети глубоких хоров, как их сменили песчаные наносы, прорезанные острыми скалами и каменными глыбами, а затем открытая местность с кочками высохшей травы, над которыми образовались твердые конусы из песка. Продвигаемся с большим трудом. Острые камни и песчаные наносы не позволяют ехать быстро. Стрелка приближалась к 10 часам, когда впереди из песка вынырнула группа чахлых деревьев и несколько строений. Наша первая цель — Абу-Хамид.

Пока мы доливали бензин из запасных канистров и добавляли масло в картер мотора, к машине сбежались люди. Местный шейх приглашает нас на чашку арабского чая. Отказаться нельзя. Суданцы дают нам ценную информацию. Двое из них пытаются начертить примитивную карту четырех больших вади, которые нам нужно пересечь, чтобы попасть в Абу-Дис. С большим вкусом расписанные чашки, наполненные густым арабским чаем, пустеют вторично. Из любопытства мы переворачиваем блюдца и с удивлением читаем надпись: «Made in Soviet Union». Русский фарфор в Судане! Хозяин араб с вниманием прислушивается к чешской речи, пока мы совещаемся над раскрытой картой. Сообщаем по телефону в Бербер о том, что проехали Абу-Хамид и после двухчасового отдыха продолжаем путь.

Быстро расстаемся мы с обозначенной колеей и выезжаем на открытую местность. Через 40 километров появляются первые препятствия. На твердой песчаной поверхности, укатанной бурями, поперек дороги вырастают длинные полосы острых скал. Их становится все больше и больше с обеих сторон. Острые, как бритвы, торчат они из мягких наносов, образуя ряды, похожие на зубья пил. Это выветрившиеся края косо залегающих под песком твердых пластов, проходящих на расстоянии всего лишь нескольких метров друг от друга. Проезжаем одну пилу за другой, охваченные страхом за шины.

Другого пути вперед нет, как нет и возврата. Вылезаем из машины и расходимся в разных направлениях на поиски проходимой дороги. Нам кажется, что мы попали в зеркальный лабиринт Петржинского парка: поворачиваем налево, потом направо, шаг вперед, два назад, пока не находим выхода на открытую местность через пересохшее русло. На 45 километре минуем Гебель-Гассари, и вскоре нас уже ведет более надежный ориентир — скалистые вершины Гебель-Бург-эль-Анага. Через час мы уже находимся у его подножья.

Это была самая высокая точка на местности — могучие черные скалы, на которые с наветренной стороны нагромождены до самой вершины стометровые дюны. Искушение слишком велико. Делаем попытку подняться с камерами к вершине. Зыбучий песок поддается под ногами, осыпается, и мы съезжаем вниз. По голым обочинам скал мы все же взбираемся на вершину. Кругозор между скалами расширяется, завеса падает. Какие красоты открываются вдруг у наших ног!

На запад убегают мягкие очертания бархатистых дюн. Между ними виднеются низкие скалистые хребты, а вдалеке — узкая полоска растительности, посреди которой блестит зеркало Нила. Чарующая симфония красок и форм. Это уже не мертвая пустыня. Как нежное кружево, переливаются песчаные волны по стройным склонам дюн. Игра света и тени ежеминутно меняет их форму и очертания.

Далеко под нами блестит маленький серебряный жучок — «татра». И снова нас охватывает чувство беспредельного одиночества, которое порождает пустыня, жестокая и враждебная ко всем, кто вторгается в нее из другого мира.

Колея, которая хоть иногда подтверждала правильность избранного нами направления, исчезла за Гебель-Бург-эль-Анага под твердым слоем песчаных наносов. Проезжаем по идеальной поверхности не то 10, не то 20 километров, не видя далеко вокруг ни одного ориентира. Равнина в конце концов превращается в море щебня, который становится все крупней. Ровная поверхность расчленяется скалистыми хребтами, и они вздымаются все выше и выше. На смену щебню приходят каменные глыбы. За каждой каменной волной — хор. Осматриваем местность с самого высокого пригорка, но куда ни кинешь взгляд — везде одна и та же картина. Сюда колея не могла привести.

Скитание с двумя бутылками чаю

Правильная дорога проходила, вероятно, куда-нибудь на восток, вглубь пустыни. Но не заблудимся ли мы, если уйдем слишком далеко от Нила и углубимся в такие места, откуда, возможно, не выбраться на машине и не дойти пешком до воды? Пробиваемся между скалами метр за метром. Перед заходом солнца в последний раз ориентируемся, поднявшись на самый высокий холм. Далеко на западе виднеется узкая полоса растительности, а на юге, не то в 30, не то в 60 километрах, сверкает излучина Нила, около которой, наверное, и проходит дорога к Абу-Дису. Быстро делаем набросок местности и уже в сумерках определяем примерное направление на завтрашний день: курс 155. Недалеко от Нила между прибрежными скалами проходит старая караванная тропа. Если в этом будет необходимость, мы дойдем до самой реки, чтобы пополнить запасы воды и произвести более точную ориентировку. В данный момент мы находимся примерно на 18? 50? северной широты.

Рано утром подсчитываем запасы воды и вводим ограниченную дневную норму. Вопрос о еде нас не волнует, так как при такой жаре нам и смотреть не хочется на мясные консервы. Снова с большим трудом начинаем пробираться по труднопроходимой местности. Иногда кажется, что «татра» дальше не пойдет, что она застрянет между скалами. Расчищаем дорогу, пробираемся через пересохшие русла и песок, лавируем между скалами и песчаными дюнами, чем дальше, тем больше теряем ориентировку, инстинктивно стремясь лишь держаться поближе к западу, к водам Нила.

Во время одной из коротких остановок мы с ужасом заметили, что из смятого брезентового мешка течет ручеек. Наши последние запасы воды исчезали в песке. От непрерывной тряски мешок протерся об острые края отверстия, которое мы просверлили в кузове, находясь в Каире, чтобы прикрепить скобы для значков автоклубов. Остаток воды быстро переливаем в фляги и кипятим. Затем подводим печальный баланс — две банки фруктового сока и два неполных литра чаю. А на какое время их должно хватить?

В глубоком песке подкладывание поясов под колеса уже не помогает. Каждый раз, как машина увязает, ее приходится вытаскивать с большим трудом. Узкая пята домкрата проваливается при каждом повороте. Выручают лишь пустые канистры из-под бензина. Около 4 часов наталкиваемся на широкое русло с высоким сухим кустарником. На одном из кустов машина застревает безнадежно. Полчаса выгребаем из-под нее центнеры песка. Глаза болят, ноздри и губы горят, как в огне, язык прилипает к небу.

Наконец, машина поставлена на свертывающиеся пояса. Неподвижно лежим рядом с «татрой» и набираемся сил. Голова кружится от истощения, однако при одной мысли о еде выворачивает желудок. Трогаемся и уже в следующий момент снова увязаем в песке. Работаем уже чисто автоматически, не думая ни о чем. Только сгустившаяся тьма категорически заставляет нас выключить мотор. За целый день от восхода до заката солнца мы проехали всего лишь 73 километра. Однако это было высшим достижением «татры» за весь пройденный путь.

Измученные, с руками, распухшими от непрерывного откапывания машины, улеглись мы на песок около «татры». Впервые в жизни у нас совершенно пересохло во рту, язык прилип к небу. Мы разделили две последние бутылки чаю…

Перед глазами проходят скалистые ущелья, песчаные вади, следы машины перекрещиваются на звездном небосводе и возвращаются обратно к горизонту, над которым начинает разливаться красное зарево. Мысли причиняют боль. Они жгут, как будто зажженные отблеском диска, появившегося над горизонтом и понемногу поднимающегося по вспыхнувшим искрам звезд. Тишина. Тяжелая, осязаемая, причиняющая физическую боль тишина.

Что будет завтра? Что — послезавтра? Приедут ли аскеры на верблюдах или над нашими головами покажется самолет? Расплавятся ли подшипники в моторе или лопнут рессоры перегруженной машины? Или, может быть, мы изрежем протекторы шин на все более труднопроходимой местности и останемся без помощи посреди пустыни? Какой, в конце концов, толк от того, что нам не нужно жертвовать последние капли воды для охлаждения мотора, как это должны были бы делать другие автомобилисты на обычной машине?..

Дуновение ветра вдруг донесло к нам едва уловимое далекое завывание собаки.

Нет, это галлюцинация! Возбужденные нервы, мираж! Но завывание слышится снова, отчетливее. Не рев ли это осла? Вдруг в мертвой тишине пустыни раздался протяжный свист.

Мы оба одновременно вскочили на ноги. Вдалеке слышалось ритмичное пыхтение локомотива. Грохот стальных колес приближался, а через четверть часа поезд уже гудел где-то за недалеким холмом перед нами. Где-то там должна быть Нильская долина. Мы должны быть где-то недалеко от правильного пути!

Небосвод сразу прояснился, высоко на небе запрыгали звезды и заблестели веселей.

Мы выпили чай до последней капли.

Утром мы с новыми силами пустились в путь и через час достигли колеи железной дороги. С волнением выскочили мы из машины и поспешили прочесть название станции на другой стороне полотна. — Гананита.

— Карту!

— Мы на 20 километров впереди Абу-Диса, в который мы должны были попасть прямо из пустыни…

Ужин с шакалами

Мы едем вдоль новой линии железной дороги на расстоянии каких-нибудь трех-четырех километров. Перебираемся через высокую насыпь старой, заброшенной линии. За ней появились хорошо различимые следы. А вот и первые верблюды, первые люди, первая машина — послы жизни в Судане. Возникает желание как-то поблагодарить всех их за то, что они выросли вот так из пустыни, как символ возвращения к жизни.

Проезжаем через все чаще попадающиеся населенные пункты и останавливаемся в первом большом поселке перед зданием почты. Бербер, Абу-Дис, который был для нас заветной целью в течение двух дней блуждания, мы проехали, даже не заметив. Из Бербера отправляем необходимые телефонные и телеграфные сообщения в Вади-Хальфу и Хартум и тотчас же продолжаем путь.

Следы машин разбегаются перед нами на огромном пространстве. Пять, десять, двадцать дорог идут рядом, одна лучше другой. Они расходятся и соединяются, как рельсовые пути на сортировочной станции. Шоферы здесь, видимо, ездят каждый своей дорогой. А когда дорога перестает шоферу нравиться, он прокладывает себе другую. Достаточно проехать по своим же следам на местности — и дорога готова.

В 9 часов 20 минут мы уже в Атбаре, главном узле на железной дороге между Вади-Хальфой и Хартумом. На восток от него идет линия к Красному морю, к единственному суданскому порту — Порт-Судану. Впервые за долгое время мы попадаем в благоустроенный городок. На широких асфальтированных улицах целый день лежит тень от старых аллей. Большинство жилых домов и учреждений утопает в зелени садов. Когда мы стали искать место, где бы можно было сменить масло и провести беглый осмотр машины, нам с охотой предложили помощь суданские государственные железнодорожные мастерские. Представители властей охотно выполняют формальности, связанные с отметкой пройденного пути и с завершением последнего его участка. «Татра» — в центре заслуженного внимания. Ведь перед войной этот путь проделало всего лишь несколько военных транспортов на специально оборудованных машинах, а во время войны здесь проходили большие автоколонны, пока союзное командование не решило прекратить все дальнейшие попытки пересечения пустыни. Но наша машина была первым легковым автомобилем, который проехал по пустыне один, без сопровождения.

В нашем распоряжении оставался только час времени, чтобы превратиться в цивилизованных европейцев. Заросшие, запыленные, усталые и измученные жаждой, мы с благодарностью принимаем гостеприимство общественного приюта для путешественников. Нет больше необходимости экономить воду. Сколько ее тут было во всех кранах, в душе, в ванне. Чистая, как хрусталь, и теплая и холодная. Моемся, купаемся, принимаем душ, бреемся, пьем досыта. После полудня нас ждет еще отрезок дороги, а завтра, быть может, весь бесконечный путь через пустыню останется позади…

Медленно переправляемся через реку Атбару. Суданские перевозчики с любопытством рассматривают «татру», советуются друг с другом, а затем, смеясь, подходят к нам выяснить, не умеет ли «тайяра» также плавать по воде. К чему, мол, их помощь, если у нас амфибия.

За Атбарой мы почувствовали физическое облегчение, когда машина снова пошла плавно, без напряжения и ничто нам не угрожало. Машина отдыхала вместе с нами. Лишнего груза уже нет. Воды везем с собой лишь несколько литров, содержимое канистров и запаянных жестянок почти все перешло в бензобак. Влажный воздух охлаждает мотор лучше, хотя он так же горяч, как и сухой воздух на пройденных отрезках пути. Проезжаем мимо многочисленных деревень, стад скота, полей кукурузы и сахарного тростника. Теперь нам доставляет хлопоты лишь множество дорог и следов от проехавших машин. Позавчера еще мы мечтали об одной-единственной колее, а сегодня не знаем, какую выбрать. Одна колея незадолго до темноты привела нас к Нилу, но там неожиданно кончилась. Под развесистыми деревьями у реки мы застали группу суданцев и картину вечерней идиллии. Несколько негров у костра готовили ужин, остальные заканчивали вечернее купание в реке. Под развесистыми деревьями неслышно текла река, дрожащая песня цикад сливалась с тихой мелодией, напеваемой старым негром. Нам почти неловко за то, что мы нарушили очарование мирного вечера.

Около 6 часов вечера мотор утих. Мы, наконец, нашли удобное место для ночлега. На флагштоки натягиваем противомоскитные сетки, так как вблизи реки множество комаров, которые противно пищат прямо в уши и жалят, как бешеные.

Нашу дремоту вдруг прервал слабый шорох. Мы схватились за пистолеты, которые вечером положили около спальных мешков.

— Слышишь?

— Слышу…

С того места, куда мы вечером выбросили пустые банки из-под мяса, доносится сухое похрустывание: утихнет на миг и раздается снова. В ясном свете месяца мы увидели две тени. Собаки? Нет, не похоже, у них не такие лохматые хвосты. Животные беспечно подходят к банкам, лежащим ближе к нам. Теперь мы отчетливо рассмотрели наших необычных ночных гостей.

Два голодных шакала доедают остатки нашего ужина.

Чехословацкая автомашина — первая и единственная

Остаток пути до Хартума проходит по оживленной местности.

Пальмовые рощи, сельскохозяйственные культуры, буйная растительность, которая зачастую забирается прямо на узкую дорогу, стирая с боков машины последние следы песка. Время от времени она сдирает и немного полировки, но воспрепятствовать захвату таких «трофеев» нет возможности. Также трудно сопротивляться нам и гостеприимству шейхов проезжаемых деревень. Они и слышать не хотят о какой-то спешке…

В Шенди наносим очередной визит окружному комиссару. Сидим в его канцелярии и пытаемся осмыслить картину, которую мы видели в небольшой прихожей. У стены сидел суданец в разорванных полотняных штанах. В руке он держал веревку, пропущенную через окно в соседнюю комнату. Суданец дергал веревку и отпускал ее, дергал и отпускал, раз за разом, как живой автомат. Вторую половину картины мы увидели лишь в канцелярии окружного комиссара. У потолка висела большая тростниковая рама, на которую было натянуто полотно. К ней и была прикреплена веревка из соседнего помещения. Комиссар сидел за столом. Листы служебных бумаг под каменным пресс-папье слегка шевелились при каждом движении рамы. Живой вентилятор! А между тем на столе стояла электрическая лампа. В этот момент мы поняли, что трудно найти более наглядное свидетельство высокомерного снобизма, проявляемого колониальными администраторами по отношению к презираемым ими неграм. Горсть кукурузы и черных бобов для такой живой машины стоят еще меньше, чем дешевый вентилятор, который берет всего несколько капель нефти из горючего, потребляемого старым дизель-мотором.

Дорога за Шенди была намного хуже, чем мы думали, судя по карте и по близости столицы. Местами опять стал попадаться песок, а потом появились десятки зажатых берегами высохших русел. Отвесные трехметровые берега были серьезным препятствием. Некоторые из них мы были вынуждены переезжать очень медленно, сантиметр за сантиметром. Не очень приятное испытываешь ощущение, когда ты стоишь на педалях тормоза и сцепления, а в следующий момент уже лежишь на спинке сиденья, а капот машины торчит кверху перед лобовым стеклом. У некоторых хоров спуск был настолько крут, что машина передним буфером упиралась в землю. Следы этих «спотыканий» видны и на номерном знаке машины: стальная табличка согнулась о край буфера. К вечеру мы, наконец, выехали на лучшую колею, волнистую, но безопасную. Еще засветло мы увидели отроги романтически дикого Гебель-Сулейка, а затем конусы фар уже выхватывали из темноты лишь полосу пыльной дороги впереди нас.

Через два часа после захода солнца вдали показались огни Хартума. А еще через полчаса колеса зашуршали по асфальту. Появились густые шапки деревьев. Перед нами Хартум — столица еще не знакомой нам страны. Проезжаем по аллеям, по широким современным улицам и останавливаемся наконец на берегу Нила перед «Гранд-отелем». Мы как во сне. Не верится, что все опасности, солнечное горнило, страх за машину, песок, коварная местность, жажда, неопределенность и сотни километров пустыни остались позади. Однако размышлять некогда…

В несколько минут нас окружила толпа людей. Приветливо улыбаясь, жмут нам руки журналисты, которых власти известили о нашем приезде. Люди с любопытством лезут в машину, под капоты, напрасно отыскивая там радиатор или конденсаторы. Машина без воды и Большая северная пустыня! Первая автомашина, которая после окончания войны проехала от Асуана до Хартума, и вообще первая легковая машина, которая одна добралась от Каира до места слияния Белого и Голубого Нила. И то была чехословацкая машина!

Африканский вакуум между севером и югом был заполнен. Не удивительно, что вопросы журналистов касались и наших шин. Ведь и они в значительной мере способствовали тому, что в газетах вместо интервью об успешном переезде через пустыню не появилось более краткое сообщение о том, как в песках остались два человека, которые, заблудившись, погибли от нехватки воды.

Только на следующий день, осматривая машину, мы обнаружили, что протекторы шин в нескольких местах, как ножом, прорезаны острым шифером. Однако нигде они не были пробиты до корда.

— Как вы ухаживали за шинами? — удивили нас журналисты неожиданным вопросом.

— Никак, — прозвучал короткий ответ, после чего последовали объяснения.

Единственный уход за шинами заключался в снятии защитных кожухов у задних колес, чтобы обеспечить лучший доступ воздуха и чтобы шины не перегревались чрезмерно при высокой температуре. Другая мера, которую мы принимали в местности с глубоким песком, заключалась в ослаблении давления в шинах. Мы частично спускали воздух, чтобы шины оседали на песок более широкой поверхностью и не зарывались в него. Однако на протяжении большей части пути мы не могли прибегать к этому методу из опасения прокола шин острыми камнями, по которым нам приходилось ехать, не заботясь ни о «татре», ни о шинах, если мы вообще хотели выбраться оттуда. При высокой, едва переносимой температуре во время ограниченного сроком переезда в Хартум не было возможности выпускать воздух перед песчаными отрезками пути и снова подкачивать шины ручным насосом на каменистой местности.

— Какова была температура воздуха?

Справляемся по дневнику, где имелись точные пометки во время всего пути, продолжавшегося вместе с двухдневным ожиданием в Вади-Хальфе десять дней.

— В первый день — 46 градусов в тени, во второй — 39, в третий — 41, в последующие семь дней — 42, 42, 40, 46, 43, 46 и 44 градуса…

Сообщать суданским журналистам о расстояниях не было нужды. Они их знали слишком хорошо.

Все расстояние от Луксора в Египте до столицы Судана составляет 1646 километров. Из них 957 километров приходится на путь между Асуаном и Гананитой, где автомобилистам, если они вообще получат разрешение египетского и суданского правительств ехать на собственный риск и страх, не остается ничего иного, как следить за компасом, сравнивать весьма схематичные наброски карт с ориентирами, бороться с препятствиями в труднопроходимой местности, страдать от жажды и надеяться, что все это кончится благополучно…



Комментарии
Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв
Оцени маршрут  
     


 
© 2007-
Маршруты.Ру
Все права защищены
Rambler's Top100
О сайте
Сообщество
Маршруты
← Вернуться на Маршруты.Ру